Николай Кондратьев - Старший брат царя. Книга-1

Припустили и тут же натолкнулись на препятствие — маленькую калитку, через которую лошадь не пройдет. Пока объезжали, малахаи исчезли. Проехали раз, другой — никого. Вот тут были и пропали. Вдруг услыхали стон. Повернули коней. В загоне для скота через щели в плетне просвечивала фигура человека. Калитка была приперта изнутри. Юрша, встав на седло, увидел пригнувшегося рыжебородого, рядом лежал Ермила. Он спрыгнул в загон. Рыжебородый бросился было на него с ножом, но, натолкнувшись на саблю, отступил. Тут подоспел воинник. Вдвоем скрутили купца. У Ермилы оказалась в кровь разбита голова, а на груди — ножевое ранение.

Новосиль не был разорен татарами, хотя веси вокруг все порушены. А тут еще одно — самозванец остановился почему-то именно возле этого города. Это показалось Юрше подозрительным.

Решили было здешнего наместника о предстоящем деле не извещать. Однако Ермиле нужна была помощь и требовалось немедля допросить рыжебородого, а в таких делах без наместника не обойтись.

Наместником Новосиля оказался молодой дворянин, недавно присланный из Тулы, прежний был за что-то разжалован. Дворянин действовал быстро и решительно: к Ермиле доставили знахаря, рыжебородого спустили в пыточный подвал, к воротам были посланы стражники, чтобы никого из города не выпускать. Затем Юрша и наместник спустились в подвал.

Орудия пыток произвели сильное впечатление на рыжебородого, которого палач привязывал к дыбе. Тот взмолился:

— Воевода, не казните, все скажу!

Юрша приказал палачу выйти. Наместник удивился, но возражать не стал. Юрша задавал вопросы:

— Зачем пытался убить парня, Ермилку?

— Я не убивал. Он первым набросился на меня, я защищался.

— Куда ты повел Ермилу? Что тебе нужно от него?

— Хотел посмотреть товар, рожь.— Не ври! Ты знал, что Ермила пришел к Роману. Где Роман?

— Он пропал.

— Куда?

— Не знаю.

— Ты обещал говорить правду, так говори. Иначе на дыбе заговоришь. Как тебя звать?

— Васькой Селезнем.

— Так вот, Селезень, ты служишь самозванцу, который называет себя князем Михаилом. Правильно?

— Воевода, я не ведаю о самозванце. — Юрша направился к двери. — Подожди, воевода. Я — гость, хлебом торгую. Доставлял хлеб и князю Михайле.

— Где его лагерь? На какой дороге, на какой реке?

— Обещай пощадить, всю правду поведаю.

— Я уже обещал. Реки.

— Спаси тебя Бог. Лагерь князя разбит на реке Зуше верстах в двадцати от города. Кругом лагеря завалы, проход со стороны реки. Прикажешь — провожу.

— Ладно. Сколько у него воев?

— Побольше сотни. Может, две.

Теперь Селезень начал отвечать на вопросы более охотно и подробно. Юрше показалось, что тот говорит правду. Однако на вопрос, куда девался Роман, так ничего и не сказал, впрочем, этого рыжебородый мог и не знать.

Допрос окончен. Когда сотник и наместник поднялись из подвала, в горнице увидели Федора. Тот сразу кинулся к наместнику — оказывается, они друзья детства. Кроме них здесь находился оборванный нищий, щека и глаз у него повязаны грязной тряпкой. Федор назвал — это купец Роман, он здорово избит. Купца прежде всего отвели к раненому сыну, а сами сели за стол.

От Федора Юрша узнал следующее. Примерно через час после того, как уехал с Ермилой, в лесу в условленном месте появился Роман в нищенской одежде. Оказывается, Васька Селезень — ханский ставленник, каким-то образом разнюхал, что Роман написал в Тулу. И когда привез в лагерь самозванца товары, обвинил того в предательстве. Роман предательство отрицал, сознался только в том, что сообщил жене, что жив-здоров, и послал немного денег. Во время допроса его сильно избили. Васька же требовал его смерти, хотел повесить перед всем отрядом — показать, что ожидает предателей. Была уже ночь, будить людей не стали, казнь отложили до утра. Караулить купца Селезень никому не доверил, связанного Романа принес к себе в шалаш.

Наверно, заутра повесили б Романа, но нашлись отчаянные головы, напали на Васькин шалаш. Его самого хорошо стукнули, а купца увели. Селезень к утру пришел в себя, а Романа и пятерых воев след простыл.

Дня через два сам Роман тайком пробрался к лагерю князя Михаила, но там никого не оказалось: весь отряд снялся и куда-то ушел. Теперь стало ясно — Васька Селезень на допросе врал, указывал место старого лагеря.

На этот раз в пытошную спустились вчетвером. Увидел Селезень Романа — борода отвисла, забыл рот закрыть. Юрша попросил Федора вести допрос. Тот приказал кату одарить Селезня двумя десятками плетей за вранье, разжечь жаровню на тот случай, если опять будет врать, и обратился к Ваське:

— Как там тебя — Васька Селезень или Ахметка? Ты получил свое — наврал, тебя выдрали. Будешь еще крутить, без ног останешься — поджарю. Не поможет — голову сниму. Понял?

— Понял, боярин.

— О! Ты по-русски лучше меня говоришь! Ладно. Ответь только на один вопрос: где стоит лагерем самозваный князь Михаил?

— Батюшка-боярин! Могу сказать, как ехать туда. Выедешь из Речных ворот, перебредешь реку... как ее?.. Зушу, да? И вдоль реки на закат верст десять. Там впадает другая река... — Наместник подсказал: «Неручь-река». — Так, так, Неручь называли. Вверх по ней верст пять подниматься. Там, меж двух оврагов с ручьями, лагерь.

— Дорога туда есть?

— Дороги нет, тропа.

— Сколько в отряде человек?

— Без меня двадцать два.

— Ладно, ладно, Васька-Ахметка. Ты ответил, но ложь, все ложь! Не верю! Да и верить тебе нельзя, заврался. Кат, зажимай руки, дери ногти.

Селезень задергался, заверещал:

— Батюшка-воевода! Что сказать, чтоб поверил? Истинную правду говорил! Христом Богом клянусь!

— Ах ты, гад! Нехристь, а Христом клянется! Кат, не ногти, а пальцы ломать!

Палач схватил тиски. Купец завыл, из глаз его полились обильные слезы. Юрша дальше не мог стерпеть и прекратил бы пытку, но Федор и сам догадался:

— Погоди, кат. Ну что ж, Васька-Ахметка, хочешь, чтоб я поверил тебе? Ладно. Рассказывай по порядку, кто ты? Где по- русски научился? Что у самозванца делал?

Рыжебородый принялся говорить, он усердствовал, старался, чтобы ему поверили. Сказал, что с братом они шли впереди орды на два-три дневных перехода, вели разведку, результаты сообщали хану.

— Правду говорю, воевода, — продолжал татарин, — хоть и знаю — лазутчиков всегда убивают.

— Выходит, смерти не боишься?

— Мне все равно живым отсюда не уйти. Боли боюсь, больше смерти боюсь боли! Не пытай, все скажу, а потом убей!

До сих пор он был растянут на дыбе. Федор приказал кату освободить веревки и дать воды. Селезень выпил с жадностью. Хотел продолжать свой рассказ, но покачнулся:

— Воевода, ноги не держат, дозволь ухватиться за столб.

— Кат, подай скамью... Теперь мы хотим слышать: зачем хан тебя к самозванцу приставил?