Станислав Хабаров - Аллея всех храбрецов

Но Мокашов не сдавался. Программа стала для него той же машиной времени. Он восстанавливал утерянное и перебрасывал мостики. В отделе тоже кое-что изменилось для него. Его уже узнавали, кивали при встрече, улыбались. А Невмывако доверительно сообщил:

– Вспоминаю сказанное о Минотавре. Исхожу из своей ненужности и убеждаюсь – наоборот. Как это называется?

– От противного.

– Вот, вот. Борис Викторович желает быть всегда добрым и справедливым. Однако ему необходим карающий придаток – Минотавр. Чтобы мог он сказать: не я, замы у меня – собаки. Хочу вам дать, Борис Николаевич, полезный совет. Не мучайте Севу, дайте ему свободу. Он вами повязан …

"И тут нажаловался", – подумал Мокашов. Огромная севина программа требовала напряжения. – "О, сколько крови стоила отладка каждого куска. А чуть пошло, Сева, как собственник, выстраивает забор".

– Замечу попутно, вы сами – нежная кожа. Хотите, я вас для закалки на стройку пошлю?

Даже урезанная программа была чудовищной. Однако универсальностью подходила и для межпланетных буёв. В нём появилось странное свойство. Он словно стал чувствовать программу как живое существо. Он мог сказать, например, наперёд – где она станет тормозиться и где пойдёт. Его задача состояла теперь в распутывании программных узлов, однако Сева окончательно выдохся. При сбоях он мстительно повторял:

– А что я говорил.

И Мокашова временами охватывало отчаяние: не выбраться.

– Надоело, – зевая говорил Сева, – и ни к чему мне вся эта самодеятельность.

Теперь даже Славка казался Мокашову отдушиной.

– Эх, теоретики., – говорил Славка. – Занимаетесь историей вопроса. А жизнь, между прочим, идёт вперёд…

– Счастливый ты, – улыбался Мокашов, – и всё у тебя есть. Любимая работа, мотоцикл, квартира, скутер. На это Славка одинаково отвечал:

– Зато у тебя здоровье.

Ответ Славки Мокашов переводил в очевидное: с Севой никакого здоровья не хватит. Неделю продолжались кусочные отладки. Наконец, время программе было выделено. Целых три часа. Можно было запускать общий счёт. Последняя отладка показала – вот, вот программа пойдёт. Но Сева неожиданно заявил:

– Я пошёл.

– Куда, чудак?

– Возьму недельный отпуск.

– Ты что? Свихнулся?

Очевидно, они оба выдохлись. Последнее время Сева стал ему неприятен ему до ужаса. Особенно его привычка – подносить в разговоре близко своё лицо. Но дело было сделано, программа отлажена, и настоящий счёт назначен на эту ночь. Машина станет теперь чёрным ящиком, поглощающим исходное и предсказывающим будущее. Нужно радоваться. Громадина с места стронулась, пошла, поехала.

На машине сегодня удачно дежурила девушка, с которой у Севы особенно получалось. Она была невысокой брюнеткой с особенным блеском глаз и всегда чуть улыбалась. Она пропускала его вне очереди, что делала, впрочем, и остальным. Недавно её даже разобрали на собрании – за доброту в ущерб принятому порядку.

Сегодня её отношение было для Севы особенно важным. Он обнаружил необыкновенное. Он сделал вывод после каждого шага и не с шестью, а на всю катушку – с восемнадцатью знаками.

Пока запускалась программа, он любовался девушкой. Ах, Люда, Людочка, сама не ведает, как она хороша. Фигурка точеная и пританцовывает. К ней пришла подружка, тоже ничего. Они о чём-то разговаривали и та отчего-то оглянулась на него.

Но вот начался счёт и вышло невообразимое: пошел поминутный треск, машина останавливалась и выводила результат на печать. Дежурная остановила счет и, нажав кнопку, вызвала сменную. Она вошла – плоская, бесстрастная, безвозростная, с вытянутым волчьим лицом. Они обменялись фразами. Люда пустила счет, и машина, спотыкаясь, начинала трещать.

Программу сняли, сменная написала докладную, не обращая внимания на вопли Севы.

В отдел он явился взведенный:

– Специалисты – все, кому не лень. Дожили.

– В чем дело? – холодно спросил Мокашов.

– Все, кому не лень, вмешиваются.

– Толком?

– А ты и сам к чужой программе прилип. Я к Невмывако пойду, к Викторову…

– Пожалуйста. Качать права ты можешь, начиная от туалета до кабинета Главного конструктора, но только это вряд ли поможет тебе.

Спустя полчаса Мокашова вызвал Невмывако.

– Я вас попрошу, – сказал он. – Не трогайте Всеволода Петровича. Согласно врачебному принципу «не навреди». Программа его пошла, первая из его программ, и сразу такой успех.

“Какой успех? Проверять и перепроверять ещё, и неизвестно, чем ещё дело закончится?”

О программе Севы заговорили. Даже в столовой, в очереди Мокашов услышал:

– В двадцать пятом подправили механику. Угловое движение – неустойчиво, как айсберг в воде. Нашли новые виды неустойчивости…

“Дай бог, чтобы программа пошла. Не он ли с Севой ждал этого мгновения и уговаривал Севку, как психотерапевт: «Будет и на нашей улице праздник». И вот вроде бы программа пошла. Интересно, что в счёте получено?”

Вася его поздравил.

– Поздравляю.

– С чем, Вася?

– Не скромничайте. За глобальные проблемы взялись. Скажу, так нельзя, но с вами интересно работать. Обычно сложное и громоздкое отдают Академии Наук.

«В Академии Наук заседает князь Дундук». Он как-то убедился в ошибке Левковича. Не разбираясь в хитросплетении доказательств журнальной статьи, он просто увидел: неверен результат. Не может такого быть? Он даже об этом Викторову сказал. (Они когда-то рядом работали). Но тот только отмахнулся:

“Мол, древняя история и дело в том, что считала Танечка Самохвалова, а она в то время готовилась стать матерью”.

Он отыскал Севу, выяснить отношения. На что Сева заметил, что отношения ни при чём, а просто, когда получается, многие примазываются.

“Примазаться? – Мокашов чуть не задохнулся. – Не он ли, простите, программу до дела довёл? И хорошо, пусть считает как есть, лишь бы дело шло”.

Но Сева от контактов увиливал и через пару дней выпустил жиденький отчет. Текста в отчете почти что не было кроме дежурных: "из этого следует" или "не трудно видеть, что…" И словно подчеркивая независимость, заявил: я уже с Воронихиным поговорил, обещал посмотреть в третьей половине дня.

Насчет третьей половины Сева не оговорился. Так говорили – если оставались после работы или в самом её конце.

Отчет смотрели в кабинете Викторова.

– Сами читали? – спросил недовольно Воронихин.

– Зачем? – радостно засмеялся Вадим. – Я вас как раз хочу заставить поработать.

– Хотя бы отредактировали? – улыбнулся Воронихин.

– Вот, – кивнул Вадим, – называют нас начальниками группы, сектора, а по сути дела мы – редакторы и корректоры…

Читая, они перекидывались репликами между собой, точно вошли в поездной состав, а Мокашов остался рядом в провожающих, на перроне с букетом в руках.