Ефим Гальперин - Бешенство подонка

Терещенко не выдерживает. Как есть, в белой рубашке, он пролетает сквозь вагон и вылетает на перрон. Врезается в толпу с криком:

– Прекратить!

Подбегает к мордатому.

– Робя, смотри, еще один буржуйчик набежал! – «Мордатый» хватает Терещенко за руку и бросает тоже к стене. При этом успевает оценить на ощупь ткань. – Хороша рубашка! Шелк! Заряжай! – командует он собравшимся солдатам.

Терещенко с офицером у стены. Смотрят искоса друг на друга.

– Дождик, – пожимает плечами Терещенко.

– Да, дождик. Штабс-капитан Радашев, – представляется офицер.

– Михаил Терещенко.

Всего две минуты назад был теплый вагон и кофе с марципаном…

А толпа дезертиров густеет. И беснуется перед ними «Мордатый» и выстраиваются добровольцы расстрельной команды.

Из вагона вылетает поручик Чистяков с десятком юнкеров. Они пробивают толпу и становятся в шеренгу, ощерившись карабинами, прикрывая Терещенко и офицера. Чистяков телом заслоняет Терещенко.

Толпа тоже щетинится винтовками. Действительно, что такое десяток юнкеров. Щелкают затворы. Крики:

– Стреляй юнкеров! Буржуи!

– Товсь! Целься! – дает команду «Мордатый».

Пулеметная очередь разрывает воздух над толпой. Все оглядываются. На вагонных площадках поезда пулеметы. И пара пулеметных юнкерских расчетов уже заняли позиции прямо на перроне.

Поезд ведь специального назначения. Послы Антанты – это не хухры-мухры.

Раз и «Мордатый» растворяется в толпе. И сама толпа быстро рассасывается.

Станция Дно. Вагон поезда. Утро.

Терещенко с офицером возвращается в вагон. Послы, наблюдавшие из окон, устраивают овацию. А дочка английского посла смотрит на Терещенко с восхищением.

– Штабс-капитан Радашев, – представляется послам офицер. – Тут, прямо в багажном отделении завалили девку трое. Во главе с этим мордатым. Ну, я…

Потом они с Терещенко вдвоем стоят у окна. Курят.

– …Влепил пощечину командиру полка, – рассказывает Радашев. – Так же не воюют! И пресмыкаться перед солдатами негоже. Скотина! Слава Богу, меня не арестовали. Просто приняли отставку. Направляюсь в Петроград.

– Согласны служить у меня?

– А вы кто?

– Министр иностранных дел Временного правительства.

– Непонятно. Знаете, у меня в роте обычно занятия с солдатами проводил фельдфебель Гуляйветер. Вот поднимет солдата и хрипло так «Отвечай, кто у нас внутренний «враХ»? А тот выкатит глаза и рявкает без запинки «Жиды и скубенты». Я всегда на это смотрел как на анекдот. А вот теперь… Так что большое спасибо за участие в моей судьбе, но ваше приглашение я не принимаю. В Петрограде сейчас бывший соученик по юнкерскому училищу. Полковник Врангель. Он клич бросил. Вот с ним буду. Позвольте идти спать. Устал смертельно.

Петроград. Витебский вокзал. Утро.

С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом. Моросит дождь. Послы шумно высаживаются из вагона.

– Подвезти? – спрашивает Терещенко Радашева.

– Буду признателен. На Фонтанку.

Петроград. Улицы. Утро.

«Роллс-Ройс» останавливается. Радашев выходит. Выходит и Терещенко. Смотрят друг другу в глаза.

– Дождик, – улыбается Радашев.

– Дождик, – улыбается в ответ Терещенко.

Радашев жмет ему руку, поправляет котомку за спиной, поворачивается и уходит.

КОММЕНТАРИЙ:

Штабс-капитан Радашев Василий Александрович. В 1920 году после захвата Крыма большевиками вместе с сотнями других офицеров окажется на одной из барж, которые по приказу Ленина будут затоплены вместе с людьми.

А вокруг шумит Невский. Очереди за хлебом, бегают мальчишки-газетчики и назойливо кричат:

– Газета «Правда»! «Солдатская Правда»! «Серая Правда»! «Рабочая Правда»!

Петроград. Николаевский вокзал.

Сортировочная. Пакгаузы. Утро.

Туман. Дождь. Подъезжает Терещенко на своем «Роллс-Ройсе». Его проводят по огромному совершенно пустому гулкому складу. Потом маленькая лестничка вниз в подвал. И взгляду открываются уходящие вдаль горы мешков с мукой.

На одном из них сидит усталый Рутенберг. Рядом с ним ротмистр Маслов-Лисичкин.

– Извините, Петр Моисеевич, в Управе сказали, что вы здесь.

– Рад вас видеть, Михаил Иванович. Присаживайтесь.

Ротмистр уступает место Терещенко на мешке с мукой, уходит к своей следственной команде.

– В течение месяца… – говорит Рутенберг, – шли панические рапорты от управляющего складов «Задержки эшелонов по вине железной дороги! Хлеб не прибывает! Пакгаузы пусты». А тут, оказывается… – показывает на горы мешков с мукой. – Да, здесь на десять дней кормить весь город. И таких дыр, куда проваливается поставляемое продовольствие, масса.

– А что теперь говорит управляющий?

Рутенберг показывает на укрытые брезентом тела:

– Уже молчит. Убит за час до нашего приезда, И помощник тоже.

– Проделки спекулянтов?

– Ну, что вы. Такой размах! А вы, какими судьбами?

– Ездил в Ставку Верховного Главнокомандующего. Мрак! Фронты разваливаются. Массовое дезертирство. Не с кем больше разговаривать. Я пришел к вам, Петр Моисеевич. Я пришел вас услышать!

– Да, чего тут. Вы же видите. Перебои с хлебом. Сахара нет хронически. А на Васильевском острове мы нашли огромное хранилище его. Это всё называется создание взрывоопасной обстановки. Наши сыскари ловят, ловят. Но только мелочь продажная. За червонец, за понюшку кокаина. А как только выходим на крупную фигуру, то она уже неживая. Конспирация у них на высоком уровне.

– Что вы хотите, многолетний опыт революционной деятельности…

– Бросьте! Неужели вы, Михаил Иванович, до сих пор верите, что это самодеятельность пролетариев или этих болтунов – агитаторов?! Смешно! Такой профессионализм и уровень организации под силу только государству. Надо ли спрашивать какому?

– Ну и что стоит, по вашему, предпринять? Выступить на заседании правительства? – спрашивает Терещенко. – Потребовать чрезвычайного положения?

– Два месяца как попугай твержу… Да и беспомощно сегодня правительство. Вчистую!

– Броситься опять к Корнилову?

– Поздно. Армия за ним уже не пойдет. А Петросовет уже весь лег под большевиков. И, говорят, что Ленин откуда-то шлет каждый день директивы. Но не появляется. Чует кошка, чье сало съела.

– Как он может?! В конце концов, он же дворянин! Русский человек!

– Кто?! Его мать внучка шлимазла Мордехая Бланка из Житомира.

– Да, но отец хотя бы чуваш! – восклицает Терещенко.

– Какой чуваш?! Отец, как минимум, трех детей Ульяновой некий доктор Покровский! Из поляков.

– Но почему про это никто не говорит?!

– У приличных людей не принято обсуждать, кто валялся в койке с барышней. Одно я знаю точно. Идет вброс больших денег. Куча типографий, печатающих листовки большевиков. Столько оружия! Город наводнен немецкими боевиками. Мы медленно погружаемся, как кролики в пасть удаву под названием «большевики». Чтобы разбудить всех, нужна оглушительная бомба. Реальные документы. Мы пытались вытащить из Швеции человека… Бухгалтера с германскими банковскими переводами на имя Ульянова, Зиновьева, Бубнова. Надеялись, что ко времени суда над Троцким и Рошалем предъявим. Но, видно, человек забоялся. Пропал. Вы министр иностранных дел. Наконец, вы входите в такие круги. Неужели у вас, Михаил Иванович, нет никого, кто бы прошерстил подвалы генштаба Германии?!