Александр Войлошников - Пятая печать. Том 2

«В царство свободы дорогу грудью проложим себе!» — пели вы гордо. А кому проложили дорогу? Барыгам, палачам, мозгодуям, стукачам?! Тем, кто в гражданскую отсиделся, а после изо всех щелей полез во власть со страшной силой. Но как же вы, герои, допустили мерзавцев к власти, как отдали Россию в липкие от жадного пота лапы люмпенов? Конечно, тут недоумок Маркс не мало нагадил, пропагандируя власть не зажиточных казаков общинников, а грязных жадных пролетариев. То, что им Россию отдали — хрен с ней — такого добра не жалко! Никому она не нужна и никуда эта «страна рабов» не денется, как ее не переименовывай. Кто бы ей не командовал, а живут-то сегодня в ней рабы! И теперь всегда будут тут жить рабы, потому что вы! вы выпустили из рук крылатую мечту о коммунизме!

За что пролили вы реки крови лучших людей России?! Почему вы, подобно Христу, отказались от власти? И дядя Миша тоже… из-за чистоплюйства? Да, любая власть — дерьмо, потому что в ней и вокруг нее кучкуются подонки. Но тут не до брезгливости! «Я ассенизатор и водовоз!» — написал Маяковский.

Вот ты, папка, в двадцать лет покинул кавалерийское седло в чине боевого комдива, которому предложили стать комкором. А кто сел в удобное кресло комкора мирного времени вместо тебя? Какой-то пузатый приспособленец, вроде нынешних генералов, похожих на свиноматок? А для кого была революция и гражданская? Для этих жирных скотов? Говоришь, для народа? А Гордеич не народ? А до революции он жил получше: и скотину держал, и дом построил… а после — одни притеснения от безродного пролетариата. И все-таки чую я копчиком, что русские люди могут быть счастливы при социализме… если сверху слить хоть часть ядовитой накипи.

Но самое удивительное то, что случилось намедни. Это и приостановило мою возню со снарядом. Всем известно, радио хуже газеты: в нужнике им не подотрешься и никуда от него не денешься! В красном уголке, в столовке, в общаге и на площади Первой Пятилетки — повсюду лопочет, бормочет, бубнит, вопит и завывает радио. Говорят, что книги делают человека умным, газеты — нервным, а радио — идиотом! Дома Гордеич слушает только «От информбюро» и «Письма с фронта».

И в этой передаче услышал я сообщение про лихие дела партизанского отряда на Украине. Партизанская кличка командира отряда Тарас Бульба меня насторожила. Конечно, Гоголя и на Украине почитывают, но сердце екнуло: «Неужто?!.» А потом диктор радиописьмо прочитал. Сперва обыкновенная радиопараша, написанная под копирку в редакции Радиокомитета. Но в заключение письма, там, где передают приветы, было «…привет дорогому сыночку СанькУ от батьки и его боевых друзей. Помним мы твои фокусы…» Тут уж без булды! Мне письмо! Тарас, Седой и Вася воюют за СССР?! И меня предупреждают: не глупи с кондачка! Не все так просто… ну и ну… невероятно! Как говорил граф:

И ум отказывался воспринять эти невероятные, неслыханные, баснословные вести!

Воет метель, воет… и там, в снеговой круговерти, умирают на войне люди. Тарас, Седой, Вася… и младший сын Гордеича — там же… Спаси и сохрани их, Господь! Весь народ воюет, отдает жизни свои… за что? За власть советскую? Почему все понимают войну так, а я — никак?.. Почему воюют за советскую власть Седой, Вася, Тарас?! Ну и круговерть в соображалке! Кружатся мысли, кружатся, как снежинки за окном. Не успеваю рассмотреть их, как они свиваются в струйки, скручиваются клубками и мелькают, мельтеша и сменяя друг друга. Воет метель, воет… и такая тоска накатывает — завыть впору. Каждый знает: с кем он, где враг, где друг. А я — как-то с боку припеку. От того тревожно, тоскливо…

А снаряд? Что делать? Самый дурацкий вопрос! Будто я Чернышевский — ни дать, ни взять! Даже перестал спать! А снаряд есть не просит. Есть хорошее народное средство — хрен — он от всего помогает: куда его положишь — там легче становится. Положу-ка я его на снаряд этот — хрен с ним! — пускай себе лежит, а я разберусь, где свои, а где не очень? Подумал так, стало спокойно. Такие компромиссные решения мыслитель принимает, когда ему думать надоедает… И поплыл, поплыл я в теплой зыбкости полусна… подходит папа, поправляет одеяло и говорит голосом Гордеича:

— Таки-то дела, сынок. Ты не майся, седни рано тебе знать, ооот… опосля расскажу… спи спокойно… спи-и-и…

Всем телом вздрагиваю, будто током долбануло! Глаза открыты, а сна ни в одном… Спит Гордеич. Ходики тикают. Бьется и мечется в тоске нечеловеческой вьюга за черным квадратом окна. Ну и ну!.. Значит, во сне я Гордеича видел, как отца? Но они же совсем не похожи! Один — бунтарь, революционер, комкор, профессор, полиглот, путешественник! Другой — домосед, смиренный, покорный судьбе и начальству, скромный работяга. А как же дороги они мне оба!

Слушая спокойное дыхание Гордеича, шепчу я слова из Монте-Кристо:

Будь счастлив, благородный человек; будь благословен за все то добро, которое ты сделал и которое еще сделаешь…

Конец репортажа 23

Прошло полгода.

Время — 7 июня 1943 г.

Возраст — 16 лет.

Место — Свердловск.

«Добрый дядя профсоюз» перед Первомаем торжественно, будто ордена, вручал мартеновцам талоны на бэушные шмотки, пожертвованные дружеским американским народом. Так сказать, «братскую помощь» от буржуев советским голодранцам. Не без подтекста «на тебе Боже то, что нам не гоже». Но партком, не вникая в такие тонкости, подвел под нищенское побирушество СССР более идейную базу, объявив, что загранобносков мы удостоены не за нищету советскую, а «за ударную работу на фронтовой вахте»!

Сереге дали талон на костюм, мне — на ботинки. К перспективе прибарахлиться на халяву, за счет буржуйской милостыньки, отнесся я спокойно. Но высокий, стройный красавЕц Серега, выглядевший старше своих лет, ожидал получение костюма, еще тепленького — с плеча американского бизнесмена, с несколько повышенной нервозностью от нетерпения. Как и большинство парней в общаге, носили мы в гостях и дома, сэкономленную ХБ спецуру. Старый комплект БУ, неутомимо латая, вдрызг донашивали на работе, а новый служил универсальным костюмом: от домашней пижамы до смокинга на бальных танцах в курятнике. Только для свадебной фотографии парни просили пиджак у кого-нибудь из пижонов, известных всей общаге.

Две недели ждали мы, когда отоварят талоны?! Серега извелся напрочь, эти недели для него тянулись как годы! По несколько раз на дню любовался Серега заветным талоном на оберточной бумаге с расплывшейся фиолетовой печатью. А потом, загадочно улыбаясь, бережно укладывал талон в самодельную записную книжку, в которую стал записывать имена знакомых девчат, вероятно, прикидывая очередность приглашения их на вальс, мазурку и па де катр, которые он освоит после получения американского костюма. И мордаса Серегина от созерцания заветного талона становилась восторженно одухотворенная, как у Данко в учебнике по литературе. Уж точно в эти минуты в воображении его рождалась монументальная картина, достойная кисти Александра Иванова «Явление Сереги народу в американском костюме на вечере танцев в женской общаге УЗТМ». И на этой эпохальной картине Серега шествует по курятнику, улыбаясь загадочно, будто бы по пути на Таити заглянул сюда мимоходом — пригласить девочек из его записной книжки покататься на его новой яхте по Тихому океану. А по коридорам курятника, в одиночку и кучками, в соблазнительных позах лежат его очаровательные современницы, сраженные наповал элегантностью Серегиного костюма из страны чудес — Америки!