Александр Войлошников - Пятая печать. Том 2

— Хотя и то, знат-то, тоже быват, особливо кода погода ветрена от… Но не то, подит-ко главно, а то, что ты, как я, один по жизни маешься… ооот. А вместях-то нам на кажного по полмаяты… от. Эх, Сашок, не будем уросить, тоскою Бога гневить! Найдутся и твои родители… дай-то Бог, чтобы и мой младшенький возвернулся… Пока есть надежа, люба жизнь в леготку! О-от… хотя годы дают знать… вроде привычно дело работа, а все тяжче… от — уставать-то стал. Дурни говорят, старость не радость. Токо кто старостью погребует? Ить долга жисть — она токо через старость! Надо б мне хошь пяток годков… хочу внуков увидеть! О-от… Да и кака-никака, а есть подмога от нас с тобой, Сашок тем, кто на войне… от старого да малого. Часом и младшенькому моему подмогнет броня наша… а? Сашок! Сашо-ок! Эк, сморило-то тебя… умаялся, знат-то… да и то… Не спи, Сашок, картоха поспела…

Не сон меня сморил, сижу я, зажмурившись от сухого печного жара и шевелю мозгой так напряженно, что говорить не могу — горло перехватило. Странные чувства и мысли болезненно скребутся, ворочаются в душе моей, освобождая себе место среди холодных глыб заскорузлой ненависти. И причастность моя к громадному человеческому горю, и любовь к Гордеичу, и жалость к его сыновьям, и отчаяние от своей беспомощности, от того, что не знаю, не могу выразить то, что захлестывает сознание.

Как утешить Гордеича, не усилив муку его? Только тем, что промолчу о том, что напрасны смерть его сыновей и неутешное горе его родительское. Обречен его младший сын… не сегодня, так завтра черная ленточка наискосок перечеркнет фотографию улыбчивого паренька… что на комоде стоит… раз воюет он за то, чтобы продлить благоденствие жирующих партийцев. А Сесесерия обречена. Как не гоношись, обречена она из-за безнравственности. Не должно быть на земле народа, который уничтожает лучших сыновей, чтобы процветали мерзавцы!

Только в России десятки лет власть может принадлежать ворам и негодяям, а русский народ не только терпит, а еще и защищает такую власть! Настал час возмездия, о котором говорили Седой и отец Михаил! Не может победить страна, прОклятая лучшими своими сыновьями! Но как же я скажу тебе это… добрый, бесконечно дорогой мне, Гордеич!.. Не знаю я, что могу сделать для тебя, Гордеич. Зато знаю я, что могу НЕ СДЕЛАТЬ! Ведь все уже приготовлено и просчитано мною для того, чтобы в мартеновскую печь попал… снаряд не разряженный!!!

Металл в мартеновские печи идет после разделки и сортировки. Делается это на складе металлолома. Там стоят, на боку лежат и торчком торчат когда-то грозные фрицевские танки и самоходки. Пробитые, взорвавшиеся, сгоревшие, размонтированные. Их стальные коробки саперы и трофейно похоронная команда очистила от трупов, оружия и того, что может взрываться. В мастерских с танков и самоходок сняли приборы, прицелы, инструмент — все то, что сгодится мастеровым людям. Но в укромных уголках этих бронированных гробов остаются мелкие вещички тех, кто умирал внутри этих стальных монстров современной бойни. Никто не обращает внимание на грязные носки, посуду, талисманы — мягкие детские игрушки, для кого-то хранившие запах оставшихся в Германии детей… в общем, предметы никому не нужные, как запах детей, отец которых сгорел в этом железном гробу. Но все эти предметы — из таинственного заграничного мира. Как обрадовались бы земляне, заполучив, хотя бы мусорный бак с Марса! И для нас огрызок карандаша тоже интригующе странный, потому что он ИНОстранный и на нем полустертые буковки, доказывающие, что он из таинственной заграницы!

Этот склад охраняют карикатурно задастые от множества одежд под шинелями, злющие бабы вохровки, вооруженные длинными винтарями со штыками. Этих винтовок боятся бабы вохровки больше, чем лазутчиков на этот склад. Если б каждой вохровке дать по ухвату, хрен бы кто рискнул туда полезть! Но когда у вохровки в руках этот ужасный винтарь, то смотреть на склад ей некогда. Танк немецкий не украдут, а за потерю винтовки… о-ой!!! И от одной мыслИ такой у вохровки в ватных штанах сырость!

Вздремнула бы тепло одетая, усталая баба, положив винтарь под широкий, тяжелый, такой надежный собственный зад, да страшно ей: а вдруг там винтовка ка-ак ба-абахнет! — рядом с главным женским органом! Ой-е-ей!! И вся бдительность вохровки сосредоточена на охране ужасной винтовки. Поэтому каждый из парней уралмашевской общаги не раз побывал на этом складе.

По общаге бродит легенда про клад из музейных драгоценностей, который фрицы затырили в самоходке в таком хитром месте, что ни в жисть не догадаться! И отправился бы этот клад в переплавку, если бы один дурак, как водится, сдуру, не развинтил бы… и так далее. Выслушав в десятый раз эту историю, слушатели вместе с рассказчиком дружно вздыхают: «Да-а… дуракам завсегда счастье…» — подразумевая, что они не дураки и поэтому счастье не для них!

О том дураке, которому счастье, все знают понаслышке, хотя все рассказчики уверены, что найденными сокровищами «дурак» распорядился разумно. Не понес он их ни в Гохран, ни в милицию, где бы дали ему много бумажек с портретом Ленина, о которых теперь говорят, думай, не думай, а сто рублей — не деньги!.. Не-ет! «Дурак» своим путем пошел и барыгу нашел, который отвалил ему ящик американской тушенки! И хотя знал я цену этим легендам про клады в самоходках, но если чего-то хочешь, и не такому поверишь! А найти клад я хочу! Очень! Не ради тушенки, а чтобы любоваться бриллиантовыми диадемами, подвесками, алмазными перстнями, золотыми монетами тысячелетней давности — теми сокровищами, о которых читал я в романах, но так и не увидел за свою жизнь шестнадцатилетнюю. Конечно, не раз бывал на этом складе и я.

Когда в самоходке, лежащей на боку, увидел я этот снаряд, то сперва удивился: почему до меня его не заметили? Потом понял: когда самоходку положили на бок, снаряд выкатился из-под искореженной стальной панели. Такие находки бывают, и резчики сапера вызывают. Не увидев в этой самоходке ничего интересного, выполз из нее и полез в соседний танк, тут же забыв про снаряд. Но в подсознании что-то сработало и волнительная догадка сама выплеснулась в сознание, затопив его мыслями о снаряде.

Хотя я не прикасался к снаряду, но в воображении ощущал холодок его гладкой стремительно обтекаемой формы, чувствовал его волнующую тяжесть от неизрасходованной тротиловой силы, которая спрессована внутри и ждет своего часа. Еще не обладая снарядом, я нежно любил его, как любит мать не родившегося ребенка. Я восхищался его мощью и с нетерпением ждал, когда он станет моим и, послушный моему страстному желанию, взорвется! И где?! Рванет там, где уничтожит не один танк… десятки танков останутся без брони после взрыва снаряда в мартеновской печке!