Юлия Глезарова - Мятежники

Увидев ее слезы, Мишель растерялся, бросился утешать, успокаивать: но она сердито оттолкнула его:

– Вы, сударь, забываетесь! Как вы смеете? После всего, что было?! – она зарыдала в голос, – да как вы можете? Уйдите! Я видеть вас не желаю!

Мишель покорно встал, развернулся, пошел к двери.

– Господин подпоручик! – окликнула его Катенька, сквозь слезы, – погодите…Не уходите, останьтесь… – Мишель покорно присел на софу, напротив Катеньки, – я объясниться с вами желаю… Мне невозможно более ждать решения судьбы моей: вы меня обесчестили, увезли из дому – я могу вернуться под родительский кров токмо женой вашей, вы же не хотите…

– Не могу…

– Хорошо: не можете… жениться на мне… из-за того, что батюшка не разрешает?

Мишель глубоко вздохнул:

– Батюшка не разрешает, угрожает состояния лишить… У меня и сейчас денег много не бывает, а если я его не послушаю… как мы жить будем? На что? Я ни в Москву не смогу отвезти тебя, ни в Петербург… Пропадешь в глуши – для тебя ли подобная участь? Ведь ты – прекрасна, умна и добра безмерно: забудь обо мне и будь счастлива! А я… я прокляну свой жребий, потому что, клянусь – люблю тебя сильнее, чем прежде! Я так рад, что все закончилось благополучно! Я чуть сам от тревоги не умер, Катенька! – Мишель вскочил с софы, намереваясь бросится к ногам сидящей в кресле женщины. Она казалась ему совсем незнакомой – и в сто крат более желанной, чем раньше…

– Очень мило с вашей стороны, что вы так за меня беспокоились, только зря: моя любовь к вам умерла. – Мишель опустился обратно на софу, потер лоб, стараясь понять смысл ее слов, – И думать о сем забудьте. Я не люблю вас более, – продолжила Катенька, – вы мою любовь к вам погубили… Я вам отдала самое дорогое… а вы растоптали… надсмеялись надо мной… обесчестили… женится не хотите… я не могу более любить вас…

– Если ты… если вы говорите… что не любите меня более… значит, все кончено, – медленно и раздумчиво произнес Мишель, – ты… вы меня не любите, но замуж за меня пойдете, а я …вас люблю, но женится на …вас не могу… значит, все кончено между нами… одно ваше слово – я сейчас же в полк уеду и более вы обо мне не услышите…

Катенька подняла голову и испытующе посмотрела на подпоручика, словно на самом деле гадала: а не расстаться ли с бывшим возлюбленным раз и навсегда? Покачала головой:

– Нет, сие не надобно. Можете оставаться, сколько вам угодно будет.

– Благодарю вас!

– А теперь идите… Оставьте меня…

Мишель вышел от Катеньки, сел рядом с Сергеем, молча сжал руку друга. Вид у него был ошеломленный и испуганный.

– Сережа, она мне сейчас сказала… что не любит меня более, – с усилием произнес он, улыбнулся криво и неестественно, – так и сказала… Сама. Только что. Так и сказала. Представь себе, Сережа, она меня не любит – а замуж за меня хочет! Как же такое может быть?! Брак без любви взаимной – дело, конечно, обычное, но я-то о другом мечтал! А она, она-то, оказывается… Ей не любовь, а одно только супружество было надобно! Я о любви токмо думал, а она… О Господи! Сережа, скажи – ты сколько людей в сей жизни разлюбил?

– Что? – не понял Сергей.

– Ну, были у тебя такие люди, коих ты полюбил… а потом любить перестал?

Сергей задумался.

– Нет таких… нет… расставался со многими, разочаровывался… но разлюбить не случалось. Всех, кого с детства до сего дня полюбил – и сейчас люблю… А ты?

– И я, – кивнул Мишель, – я и не думал, что по-другому быть может… До сего дня…

– Так ведь она только сказала, что разлюбила, а на самом деле…

– Сережа, она мне правду сказала.

– Ты твердо знаешь, о чем она думает, что чувствует? Вспомни – через что она прошла… Каково ей сейчас – ты знать не можешь… Катенька тебя любила, а теперь она другой стала – вот ей и кажется, что она тебя больше не любит. Ежели ты на ней жениться мог… все бы сгладилось со временем между вами…

– Сережа, милый, ну посуди сам: как я на ней жениться могу?! В моем нынешнем состоянии об сем даже думать немыслимо… Тем более – если не любит она меня?! Как я на ней теперь жениться могу, ежели она мне такие страшные слова сказала?! Нет, Сережа, не утешай меня: я знаю – все кончено. Ты не тревожься – я сие переживу. Ты – и дело наше – вот и все, что у меня в жизни отныне есть!.. И ничего другого я искать более не намерен: хватит! Если та, что была лучшей частью души моей, может мне такие слова говорить – все кончено между нами! Все кончено! – Мишель закрыл лицо руками, словно собирался заплакать.

– Что ты так из-за пустых женских слов мучаешься? Да еще и в болезни сказанных? Конечно, она тебе неправду сказала. Разве тебя, Миша, разлюбить можно?

– А если она мне неправду могла сказать, если солгала, значит… тем более не любит она меня больше! Тот, кто любит – лгать не может… Вот что, Сережа – я завтра же, утром, в Линцы уеду… А оттуда – в полк…

Поль на самом деле давно ждал его, просил приехать – но события развивались столь бурно, что раньше и помыслить о сем Мишель не мог. Надо было улаживать накопившиеся дела: и частные, и общественные. Санный путь в тот год, установился рано, с ноября стоял умеренный мороз. Мишель завернулся в шубу, и, мерно покачиваясь в такт саням, заснул. Спал он почти всю дорогу: это были первые часы отдохновения за последние месяцы.

Когда Мишель приехал в Линцы, Поль был дома. Он сидел за столом, что-то писал. Заметив его, Поль сухо кивнул, и показал глазами на дверь:

– Там подожди. Занят я.

Мишель вышел и покорно опустился на стул у двери. Ему было обидно: Поль выставил его из кабинета как мальчишку, как простого обер-офицера. Между тем, он был уже председателем управы, большим человеком, с ним генерал Волконский общался запросто… «Но, – утешал себя Мишель, – верно, Поль законы пишет, «Русскую Правду» свою. Здесь сосредоточенность нужна. Новой России по сим законам жить, и мне тоже. С чего ж я обидеться вздумал?» Ему стало смешно.

Погруженный в раздумья, Мишель не заметил, как около двери очутился подполковник Вятского полка – тот самый пожилой батальонный, которого он видел на ученьи, в первый раз приехав в Линцы. Мишель вскочил, но батальонный только рукою махнул: сидите, прапорщик, не до церемоний мне… Перекрестился и вошел в кабинет. Мишель прислушался: через неплотно закрытые створки до него донеся раздраженный голос Пестеля и виноватый лепет батальонного. Поль постепенно переходил на едва сдерживаемый крик – и до Мишеля стали долетать обрывки фраз.

– Как вы смели, сударь?

– Я не виноват, господин полковник…

– Полк был в блестящем состоянии, и что я нахожу ныне, после отлучки своей?… Толпу оборванцев! Мне… выговор в приказе по армии! Как смели вы?

– Я не виноват… Выслушайте, господин полковник…