Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

По округе были разосланы лазутчики, и вскоре они доложили, что у Монфора пока недостаточно сил, чтобы обложить столицу Лангедока по всем правилам осадного искусства. Поэтому он решил прервать снабжение Тулузы продовольствием, захватив мосты через Гаронну. Часть войска под командой его сына Амори двинулась к Тулузе.

Разделив свои силы, Монфор допустил серьёзную ошибку, каких раньше с ним не случалось. Возможно, рядом не было никого, кто мог бы дать разумный совет, а может, граф просто перестал слушать чьи-либо советы. Дело кончилось тем, что отряды тулузцев ночью напали на лагерь Симона, причём, пользуясь возникшей сумятицей, сумели прорваться к самому его шатру. Вспыхнул бой в темноте, бестолковый, кровавый и жестокий. В ход пошли мечи, копья, ножи и даже заострённые колья. Победу тулузцам принесла атака отряда графа де Фуа. Его конники, прекрасно зная местность, в темноте обошли лагерь Монфора и напали на крестоносцев с тыла. Их оттеснили от мостов и прижали к воде. Людей, потерявших в неразберихе своих командиров, охватила паника. Одни бросились к лодкам, чтобы переправиться на другой берег, и тонули вместе с перегруженными судёнышками, другие бросались вплавь вместе с конями. Симон пытался прекратить бегство, но ничего сделать не смог. Его закованный в латы конь поскользнулся и сбросил седока. Монфор рухнул в воду, тяжёлые доспехи тянули его ко дну. В последний момент тонущего Монфора вытащили оруженосцы. Так тулузцы хотя бы частично отплатили крестоносцам за разгром при Мюре.

Между тем, отряды под командованием Амори Монфора подошли к Тулузе и встали лагерем вблизи её стен. И тут епископу Фулькону пришла в голову безумная идея. Он пришёл к Амори и сказал:

– Я заставлю Тулузу пасть без кровопролития!

Младший Монфор только пожал плечами.

Следующим утром защитники Тулузы стали свидетелями удивительного зрелища. К городским воротам торжественно шла церковная процессия, которую возглавлял сам Фулькон, непоколебимо уверенный в своём влиянии на паству. За ним с пением тянулись монахи с распятиями в руках. Шествие замыкал отряд рыцарей. Тулузцы так поразились наглости священника, что не стали поднимать оружие на духовное лицо и пропустили шествие в город. Некоторые надеялись, что Фулькон идёт, чтобы начать переговоры о перемирии. Однако, явившись в Капитул, он заявил, что единственное спасение горожан заключается в немедленной сдаче Тулузы.

– Всякий, кто дорожит своей семьёй и имуществом, должен сейчас же оставить город и идти в лагерь Монфора, – увещевал Фулькон, – Господь милостив и, может быть, богатые и знатные своей покорностью смягчат гнев властителя.

И нашлись, нашлись несчастные глупцы, которые поверили лживому и лицемерному попу! Некоторые влиятельные и богатые горожане решились идти к крестоносцам. Как и следовало ожидать, первых, кто вошёл в лагерь, тотчас же схватили. Те же, кто шёл позади, кинулись обратно в город, и обман раскрылся. Тогда горожане набросились на рыцарей, сопровождавших Фулькона, и на улицах Тулузы началась резня. Ошеломлённые рыцари, не привыкшие к уличным дракам и не ожидавшие такого ожесточённого напора, отбивались с трудом, да и соотношение сил было не в их пользу. Кое-как они смогли добраться до заброшенного Нарбоннского замка и запереться в нём.

Ночь прошла для крестоносцев в тревоге. Не решаясь ни на что, они ожидали штурма. Рыцарей было слишком мало, чтобы идти на прорыв, а удерживать замок до взятия Тулузы Монфором было немыслимо. На следующее утро крестоносцы предложили начать переговоры о сдаче. Но население не расположено было выпускать живыми людей, которые своим поведением и всегдашней надменностью навлекли на себя столько ненависти. Тулузцы легко взяли крепость штурмом. Началась погоня за разбегающимися воинами креста и их истребление. Ничтожное число рыцарей во главе с организатором этой кровавой затеи Фульконом всё же сумело вырваться из Тулузы. Тех же, кого взяли в плен, повесили на городских стенах, не помышляя о выкупе.

Старший Монфор не предполагал такого развития событий. Вестник, посланный к нему от Амори, нашёл рыцаря на берегу Роны. Не доверяя словам гонца, он позвал капеллана и велел прочесть письмо, так как сам не владел «книжной мудростью». Всё оказалось правдой. Оставалось только обдумать план мести. Но сообщить крестоносцам о поражении значило произвести в лагере панику. И тогда граф прибегнул к хитрости. Под страхом смерти он запретил гонцу и капеллану разглашать правду. Капеллану за молчание было обещано епископство, вестнику – нашивки сотника или топор палача – на выбор. Вымышленными успехами Монфор обрадовал рыцарей, когда они, узнав о прибытии гонца, собрались в его шатре.

– Воистину, – говорил Монфор, – великое благодарение должен я воздать Господу за те благодеяния, которые ниспосылает он на нас. Мой сын Амори извещает, что отныне во всем Лангедоке нет ни одного мятежника, и что все уже забыли и думать о Раймунде Старом.

Французы поверили Монфору, потому что он, собрав волю в кулак, был весел и шутил. Лагерь быстро свернули, и крестоносцы поспешили в Тулузу, предвкушая обещанные удовольствия, забавы и турниры. Но веселье как ветром сдуло, когда вождь стал строить войско в боевой порядок. Только сейчас он решился объявить истину:

– Рыцари, готовьтесь колоть и рубить, настало время отомстить врагам. Раймунд пока ещё удерживает Тулузу, но когда он попадётся мне в руки, я сдеру с него кожу заживо.

Говорят, что крестоносцы были так поражены услышанным, что, вопреки обыкновению, не ответили вождю боевым кличем «Монфор!».

Крестоносцы под Тулузой!

То, чего так долго ждали и чего так боялись, наконец стало явью. Пути назад больше не было. Все понимали, что Монфор не отступит, а сдать город означает сделать первый шаг к костру. Людьми овладело ожесточённое отчаяние. Население в одночасье превратилось в гарнизон осаждённой крепости.

Я продолжал вести приёмы, но больных почти не было. Лечение застарелых болезней более никого не интересовало. «Зачем? – говорили люди. – Если Тулуза устоит, недугами можно будет заняться и после победы, а если Розовый город падёт, не всё ли равно, как умирать?»

Я помню, что в дни осады и смертельной опасности мной владело особое, ни с чем не сравнимое желание жить. Кусок тёплого хлеба, глоток вина, крепкий сон после трудного дня, объятия любимой женщины воспринимались особенно остро. Мысль «А вдруг это в последний раз?» придавала самым простым вещам особую яркость и остроту. Предчувствие близкой смерти смыло всё мелочное и наносное, люди стали спокойнее, добрее и терпимее. Казалось, вернулись библейские времена.

Совершенные Тулузы вышли на улицы. Тут и там мелькали чёрные рясы – альбигойцы помогали нуждающимся, утешали павших духом, их дома были открыты для голодных. Многие добрые христиане высших посвящений обладали начатками знаний о целительстве, и они никому не отказывали в помощи, не требуя взамен ни медяка.