Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

Весело взглянул на умного циника, тому несколько раз не везло:

— Отныне вы учитесь быть лицемером?

— Вовсе нет!

Сказал ещё веселей, не спрашивая, а скорей утверждая:

— Стало быть, вы придумали какой-то новый приём задобрить конклав, который наконец приведёт вас на римский трон, слишком соблазнительный не только для вас.

Кардинал вместо ответа приподнял свою чашу:

— За вашу удачу во Фландрии!

Тоже приподнял свою чашу и ещё внимательней вгляделся в весёлое лицо собеседника:

— Вы отправляете меня на заклание?

Кардинал с лёгкой усмешкой спросил, мелкими глотками попивая вино:

— Томас Мор испугался?

— Скорей всего нет, однако же смею напомнить, что я не Христос.

— Помилуйте: это не новость.

— И моё падение не искупит ваши грехи. Они не мешают сделаться папой, но могут лишить вас должности канцлера.

Кардинал спросил, допивая вино:

— И по этой причине вы не пьёте со мной?

Парировал:

— Для меня слишком крепко ваше вино.

Тот посоветовал добродушно:

— В таком случае моё вино разбавьте водой.

Шутя попросил:

— Не стоит портить ни вина, ни воды. Лучше прикажите подать молока.

Кардинал доверительно продолжал:

— Папа Климент может испустить дух со дня на день, в особенности в том случае, если его основательно попугать, а наш король уже объявил, что сделает меня своим папой, если конклав и на этот раз не проявит должного уважения к его титулу спасителя веры и к моему способу добросовестно платить за тиару. Таким образом, моя тиара нынче в ваших руках.

С сомнением покачал головой:

— Вы ошибаетесь на мой счёт, монсеньор. Я не намерен добывать вам римский престол.

Кардинал понимающе кивнул головой, широко улыбнулся и вновь налил из кувшина вина:

— Ну, разумеется. Я понимаю, что моя тиара была бы вам ни к чему. Однако же, обратите внимание, если я сделаюсь папой под каким-нибудь именем, я превращу Англию в могущественнейшее государство Европы, а для вас уж это-то не может быть безразличным.

Поставил чашу на стол:

— Могущество государства я понимаю иначе.

— Да, это я знаю. Представьте, тоже читал, что именно вы разумеете под могуществом государства. Было занятно.

— Занятно?

Кардинал повертел чашу в руке, сосредоточенно глядя мимо неё:

— Как незанятно? Царство Божие вы намереваетесь основать на грешной земле.

Поправил:

— Ну, мои намерения намного скромней. Я только хотел показать, что справедливость и равенство возможный на земле, которая именно по этой причине перестанет быть грешной. Ведь причина её грешности в несправедливости и в неравенстве.

Его преосвященство небрежным движением сунул ненужную чашу на стол и указал кивком головы на картину:

— Ваше намерение и благородно, и хорошо. Если хотите, я под ним подпишусь. Однако осмелюсь напомнить, что всё это мирское, телесное, тогда как нам заповедано свыше радеть о чистоте, о благолепии душ.

Поинтересовался с насмешкой:

— И как же вы намерены могущество государства превратить в чистоту, в благолепие душ?

Хозяин неторопливо поднялся.

Гость тоже должен был встать.

Кардинал снова повёл его через зал, на этот раз не прикасаясь к нему:

— Я удивлён! Разве вы не догадались ещё? Ведь вы же пророк!

Собеседник глядел на него иронически, и ему становилось неловко под этим испытующим взглядом:

— Вы мне льстите. Я не пророк. А догадаться нетрудно, правда, в самых общих чертах.

Кардинал ухватил его локоть крепкой, властной, нестарческой, как оказалось, рукой:

— Ваша догадка верна. В самом деле, если у Англии будет свой папа, англичане к Господу станут значительно ближе, в отличие от испанцев или французов, и уж поверьте, моя мысль ничуть не глупее вашего острова, где от сытости, равенства и справедливости не нуждаются ни в благолепии, ни даже в Господе нашем Иисусе Христе.

Этот откровенно циничный, скользкий, безнравственный человек начинал его раздражать, и поневоле стал возражать, втягиваясь в ненужный спор:

— Однако граждане того острова искренне просят просветить их истинной верой.

— Ну, это долгая песня, надеюсь, это вы понимаете сами. Клянусь, путь, выдуманный мной, прямей и короче того, который однажды придумали вы.

Сдержал раздражение и постарался задать вопрос мягче, хорошо понимая, что резкость была бы неуместной и даже смешной:

— И вы надеетесь, что именно по этой причине я соглашусь способствовать вам?

Кардинал кольнул его острым взглядом, точно проверить желал, в самом ли деле он понял его, или только шутил:

— Вы не пожелаете служить моим интересам, к истине такое суждение было бы ближе. Однако должен вас успокоить: вам придётся служить мне вопреки вашей воле. Понимаю, что такой поворот дела прискорбен для вас, но это, к несчастью для вас и к счастью для меня, факт.

Вскинул голову:

— Я вас не боюсь!

Канцлер выпустил его руку и ласково обнял за талию:

— Разумеется, вы меня не боитесь. В этом я убедился давно. По этой причине я вам не угрожаю ничем, не пугаю и не стану пугать. В моём положении это было бы чересчур нерасчётливо. Согласитесь, что и глупо ужасно. Конечно, я не так образован, как вы. Тем не менее, неужели вы отказываете мне даже в уме? Я же сказал и ещё раз повторю: вам придётся служить моим интересам. В этом секрет моего мастерства. Прибавлю ещё: вы неизбежно встанете на защиту моих интересов именно потому, что вы образованный, рассудительный и проницательный человек. Возьмите в расчёт: если мне не сделаться папой, меня сгонит в могилу жадная родня нашей милейшей Анны Болейн. Вы спросите, почему? Причина проста: родне милейшей Анны очень хочется завладеть моими богатствами, разграбив эти картины, эти ковры и ещё кое-что, что скрыто от глаз. К тому же, всем им грезятся церковные земли, так что вместе со мной может пасть и сама английская церковь. Я уже не упоминаю о том, что после меня они непременно возьмутся за вас.

Уловил протестующий жест Мора и заспешил:

— Да, да, я понимаю, что вы за себя не боитесь и что у вас им нечего взять. Однако ж подумайте, что станет с Англией, если восторжествует Болейн и во все щели попрёт её ненасытное племя, точно клопы! Да они источат казну, как моль источает сукно!

Его преосвященство вдруг воскликнул, указав рукой на распятие, где высеченный из слоновой кости Христос бессильно поник на кресте, искусно вырубленном из чёрного мрамора:

— Вы видите, Мор?

Воздев руку, похожий на зверя, который сжимается, готовясь к прыжку, не дожидаясь ответа, заговорил с какой-то восторженной искренностью:

— И Он не хотел, но взял на себя прегрешенья и зло этого жестокого, этого грязного мира! И Он не хотел! Вдумайтесь-ка, именно не хотел, не хотел, а пришлось ему взять на себя! И все мы противимся, противоборствуем, не хотим, не желая понять, что есть нечто высшее нас, что заставляет нас действовать вопреки нашим чувствам и нашим намереньям! Обстоятельства — вот наш истинный бог, наш тиран и наше проклятие! Если пошатнётся церковь по вашей воле, по воле короля или по воле Анны Болейн, кто с негодованием укажет смертным на их возмутительные, неиссякаемые пороки? А если они останутся в вечном неведении на сей счёт, как же они поплывут на ваш сказочный остров?