Николай Кочин - Князь Святослав

- Не узнаю тебя, полководец… Жажда женских нежностей затмила в тебе голос долга. Все ждут твоих решительных действий… а не поцелуев.

Он продолжал стоять на коленях с мольбой на лице.

- И всё готово, чтобы плоду упасть. Надо только чуть качнуть дерево…

Цимисхий ловил её руки, обнимал колени, но она решительно противилась ласкам. И Цимисхий оставил её. Он увидел, что попытка склонить её к нежности - бесцельна. Только тут в нём проснулся государственный муж.

- Нет ли, василиса, помех на нашем пути и всё ли готовы грозные события встретить с радостью?

- Или ты в своём захолустье отучился понимать людей, - сказала она внушительно, - или тебе безразлично, кто на троне и кто, пользуясь правом мужа, может свободно брать меня… преданную только тебе… Поставившую целью быть только твоей… безумно тебя любящую…

Вся она дышала решительностью:

- Знаешь ли ты, какое отвращение - отдаваться брюхатому, шерстистому, уродливому и слюнявому старику…

- Я слушаю, - с удовольствием произнёс металлическим голосом Цимисхий. - Сердце замирает от восторга… И готов повиноваться каждому твоему жесту…

- Не мужские это речи, не к месту. И не таких речей я жду от тебя сейчас. Не на меня, а на тебя все надеются теперь. Глаза всех обращены в твою сторону. Кому кроме тебя вырвать трон из рук лохматого и гнусного ханжи.

- Вырвать трон! - произнёс Цимисхий, и мысли его зажглись как молния. - Какие великие слова! В них вся сладость мира! Да я - готов. Я всегда готов, когда меня призывают долг и отечество.

- Милый мой! Я ждала такого решения. Боже мой, как я счастлива! Наконец-то, обезумевший от молитв вонючий старик, пренебрегающий негой и обольщениями уютной постели, которую он считает грехом, и спит на вшивой шкуре в углу палаты, наконец-то этот угрюмый болван, помышляющий только о войнах и налогах, будет отстранён от меня… О, сладкий час близок. Ты должен надеть пурпуровые одежды и царские сапожки, которые будут тебе очень к лицу. Избавь меня от этого паука! - вскричала она голосом, полным отчаяния.

Цимисхий знал, что Феофано, испытанная во всех дворцовых интригах, прежде чем обещать, всегда действовала. Поэтому он спросил:

- А дворцовая стража?

- Вся стража подкуплена. Царедворцы со дня на день ждут этого события. Столь же всемогущий, сколь низкий паракимонен Василий дал мне слово заболеть на это время. Один куропалат - этот жмот и пьянчужка - наш враг. Но он в это время будет по обыкновению пьянствовать. Я подговорила самых отчаянных бражников накачивать его до упаду. Кроме того, из лупанара пришлют ему для компании артель самых отборных девок. Они будут обдуривать его и стеречь всю ночь, пока мы возведём тебя на престол.

Я разослала посыльных, велела прислушиваться на улицах и площадях к разговору столичной черни и везде разглашать молву, что василевс тяжело душевно заболел, сошёл с ума и хочет ослепить моих детей, меня заточить в монастырь, а народ поморить голодом, предаваясь бесконечным войнам. Кроме того, я наняла шайку юродивых, которые на площадях проклинают василевса. Стража берет их и пытает. И под пыткой они показывают, что василевс - сатана, его надо убить, а возвести на трон тебя… При случае их показания нам пригодятся. Все ждут только тебя, одного тебя, о, моё милое очарование…

- Узнаю мою царицу, - с восхищением произнёс Цимисхий. - Я любуюсь тобой, я не свожу с тебя глаз… Когда тиран будет в моих руках?

- В любую ночь. Дальше ждать нам глупо. Уж очень всё насторожено… Натянулось… Подождёшь дольше, струна оборвётся… Тетива сдаст… Стрела не полетит и никого не поразит. Отсрочка преступна.

Он схватил её, жарко обнял:

- Я сегодня увидел не только самую прекрасную женщину в империи, но и самую мудрую. Говори, говори…

- Ты пришлёшь ко мне своих, я их спрячу в покоях. А когда сам явишься, то прихвати воинов ещё… На всякий случай… Боже, как скоро все будут тебе завидовать… Ты знаешь ли, что ко мне приходил Калокир и предлагал свои услуги… То есть быть моим мужем.

- Калокир? Упаси боже ввязывать его в это дело… Это - изменник, человек опасный… Притом он сам мечтает о короне.

- Он был тебе другом, насколько я знаю…

- Нет, нет! Только друг и может быть самым опасным при случае…

- Ну, так успокойся, я его прогнала… Не бойся никого. Предупреждён и за тебя твой бывший подчинённый Варда Склир. Он будет руководить отрядом на тот случай, если в Палатах или со стороны вдруг объявятся сторонники Никифора… С Вардой я условлюсь. Ему придётся прятаться с отрядом в царском дворце на ту ночь, когда мы старика заставим уйти на тот свет. Старик будет спать, когда ты придёшь ночью в мои покои… Мои рабыни сбросят тебе с крыши верёвочную лестницу или корзину из-под белья и ты со своими сообщниками поднимешься. Конечно, с одним стариком, да ещё безоружным, ты справишься и один. Но лучше иметь в запасе лишние силы. А на утро держава будет иметь нового василевса. Имя твоё давно в почёте, все поверят. Да и кому придёт в голову сомневаться, если это будет провозглашено от меня, от моих детей, от сановников… Тело старика можно будет выставить за ворота, чтобы ни у кого не было сомнения в его смерти.

Она говорила спокойно и уверенно, точно речь шла о самых обыкновенных вещах.

- Только тут я узнал свою возлюбленную больше, чем знал раньше.

А сам подумал:

«Так же деловито и невозмутимо она заставит и меня уйти на тот свет, если ей в этом окажется надобность».

Но ему не стало от того страшно или неприятно. В её взоре было достаточно нежности, в голосе преданности.

- Мой властелин, - она простёрла к нему руки, - неужели придёт и скоро придёт время, когда я буду любить тебя вволю, только тебя одного. Как подойдёт тебе золотой меч василевса, золотая держава и золотой скипетр.

Ходила молва, что если для её благополучия потребуется устранение всех царедворцев и полководцев, взятых вместе с царём, она не остановится в умысле. Теперь это казалось ему величественным, ибо совпадало с его намерениями.

- Возлюбленная, - сказал он. - Голос мести заставляет молчать моё сердце, исполненное самой ужасной ненавистью против обидчика, хотя он мой дядя. «Он мой дядя», - часто говорил я себе. Но жалость не шевельнулась в моей душе. Преклонение перед его даром полководца внушало мне почтение и к царю. Но гнев мой стал непереносим, когда я увидел, что вся столица пылает к нему ненавистью, когда его безрассудство ввергает государство в тяжкое ярмо бедствий. Когда собственная венценосная супруга, столь же мудрая, сколь очаровательная смотрит на жизнь с этим узурпатором, как на непереносное иго. Когда, отуманенный своевластием, он готовится ослепить царевичей… (Конечно, сам того злодейства он и не думал приписывать Никифору, притом же презирал молву). И силу гнева матери и царицы я понимаю… Мой прямой долг - спасти династию во славу родины и величия её подданных.