Алексей Салмин - Буря на Волге

— Еще прикажете привести? — спросил урядник, вяло поднося руку к козырьку и блестя посоловевшими от водки глазами.

— На сегодня хватит. От нас и завтра не уйдут... Да, признаться, мне и некогда. Видал? Там девочки ждут, — кивнул он на каюту. — Команда разойтись по местам! А вы можете идти отдыхать.

Капитан, весело насвистывая, отправился продолжать пирушку.

А Лукич, выполнив свои служебные обязанности и сведя счеты с давнишним своим врагом Прясловым, так же весело зашагал в деревню на отдых. Но Лукичу после проведенных ночных операций что-то плохо спалось. Казалось, два зуба, выплюнутые Прясловым, больно кололи ему лицо. На рассвете урядник услыхал какой-то шум на улицах и отдаленные выстрелы. Ему показалось, что они доносятся с пристани.

«Что такое случилось?» — подумал он, вскакивая с постели и торопливо надевая казенные сапоги. Но точно назло сапоги попадали все не на ту ногу. Кое-как он обулся и, отвернув уголок занавески, начал осторожно наблюдать в окно. Далеко, в конце улицы, он увидел пятерых солдат, двигавшихся к его дому. «Как же это? Ведь капитан сказал, что на сегодня довольно, а снова шлет конвой». Лукич быстро начал прицеплять оружие, чтобы двинуть с места в карьер, пока совсем не рассвело, Но он пришел в ужас, когда разглядел, что солдаты без погон, а на фуражках у них красные звезды. Прячась за простенок, Лукич стал наблюдать в щелку между косяком и занавеской.

Красноармейский патруль, видимо, не был еще осведомлен, что в этом доме находится самый злой враг, а поэтому, не обращая внимания на дом урядника, прошел мимо в другой конец улицы.

Лукич выскочил на задворки и, не теряя времени, припустился к приставу.

Плодущев еще лежал в кровати на мягкой перине со своей Александрой Федоровной.

— Ваше... ваше благородие, пропали. Деревню заняли красные, — выпучив глаза, доложил урядник.

— Куда же мы? — пыхтя и сопя, вскочил пристав.

— Надо скрываться, теперь нам крышка...

— Наслужились... — высовывая голову из-под одеяла, проворчала Плодущева.

— Ну, ты-то будь спокойна, они с бабами не воюют, — прикрикнул он на жену. — А мы побежим, Но вот беда, где нам теперь схорониться? — обратился он к уряднику.

- Я придумал, вашбродь. Пока еще не совсем рассвело, на утрянке садами побежим в стог Расщепина, он у него на стожаре. Всю зиму можно прожить там, никто не догадается. А дома оставаться — ни в коем случае.

— Ну, Саша, я ушел, а ты, как обутрит, собирайся и отправляйся к зятю.

— Хватился зятя! Они еще позавчера погрузили все на баркас и куда-то вниз по Волге уехали.

— Ну, жди дома. Мы скоро вернемся, — сказал пристав, ткнув мокрыми усами в пухлое спросонья лицо своей благоверной, и вместе с Лукичом выскочил на задворки, шумя картофельной ботвой и сшибая подсолнухи. Но не успели они пробежать и ста шагов, как заметили торопливо пробиравшуюся в вишенники человеческую фигуру. Пристав спрятался в плетеный шалаш, где лежала груда еще не убранных яблок, а Лукич отправился в вишенники, куда исчез человек. Человек, подняв голову из-за ветвей, стоял в ожидании.

— А, Петр Ефимович, доброе утро! Чего ты тут прячешься? — спросил урядник.

— Извини, Василий Лукич, животом что-то расстроился, — ответил Днищев, приседая за вишней.

— Ну-ну, — поощрил урядник.

— Ты чего тут? — спросил урядник, когда Днищев вышел из-за вишенников.

— Да яблочишки караулю. А вы ничего не заметили? — таинственно спросил он.

— Нет. А что, солдаты, что ли, были?

— Пряслов не очень давно проковылял по саду.

— Не может быть! Тебе, наверное, пригрезилось, — сказал урядник, вытаращив глаза на Днищева.

— Нет, нет, наяву, вот посмотрите сами, след деревяшкой-то отпечатал.

— Вот как! Даже след оставил — пробормотал Лукич. Не произнеся больше ни слова, он побежал к приставу.

— Возьмите яблочков-то на дорогу, — догнав их, предложил Днищев.

— Пошли вашбродь, — сказал Лукич, торопливо рассовывая в карманы яблоки.

Ранним утром, скрываясь садами от крестьян и красноармейцев, они добрались до сада Расщепина и скрылись в стогу сена.

— Ну, брат, попали, — еле отдышавшись, сказал пристав. — Куда мы теперь? К белым вряд ли сумеем пробраться. Мы кругом оцеплены красными.

Долго они сидели молча. Наконец, Василий Лукич высказался:

— Вашбродь, знаете, что я придумал...

— Что ты придумал, а ну-ка поясни.

— Если взять хозяина в оборот, он, пожалуй, нас переправит к белым, через фронт красных.

— Каким родом?

— Ночи-то, вашбродь, хоть в глаз коли. Сядем ночью в лодку, и пусть нас несет, аж до самого лагеря белых. Они еще не успели далеко уйти, мы их живо нагоним. А здесь ведь все равно нам с вами пули не миновать.

— Ты так думаешь?

— Ей-богу, и думать тут нечего. В последнюю ночь, когда расстреливали этих троих, один из них сбежал, Он теперь уже, наверное, все рассказал красным.

— Кто это сбежал, уж не Пряслов ли на одной ноге? — спросил пристав.

— Вот именно что. он. Когда расстреливали, все солдаты были пьяны, а он, сволочь, раньше, чем успели выстрелить, бултыхнулся за борт. Я-то не очень сильно под зарядом был и тут же, конечно, смекнул. Но, подумав, что все равно утонет, промолчал. А оно получилось иначе. Он, видать, уплыл ниже пристальней и оврагом — в сады. А мы, дураки, и за борт не заглянули, да и ночь-то была, как вот в этом стогу.

— От кого ты узнал?

— А Днищев-то его утром только перед нами в своем саду видал, да и я сам видел след его деревяшки.

— Да, положение, черт побери, — вздыхая, проворчал пристав.

— Ну, ты и дурак, Лукич, — сказал после некоторого молчания пристав. — Надо было его еще в дороге пришлепнуть.

— Нельзя было, вашбродь, капитан приказал привести на пароход, — сознался урядник.

— Что ж делать, коли так, Иди, обрабатывай хозяина.

— Вашбродь, сейчас еще рано, светло, вот немножко стемнеет, схожу, притащу его сюда, вы сами еще поговорите.

— Что же теперь делать?

— Придется вздремнуть до вечера.

Когда в саду совсем уже стемнело, пристав толкнул в бок урядника:

— Иди, иди к хозяину-то.

— Слушаюсь, — сказал Лукич, вылезая на четвереньках из стога.

Озираясь по сторонам, он пробрался к дому Расщепина. Услыхав во дворе покашливание хозяина, он спросил:

— Не спишь, Петрович?

— Кто это там? — спросил из-за калитки Расщепин.

— Мы это, мы. Выйди-ка на минутку, в стогу у тебя спасаемся.

— Теперь понял, — отпирая калитку, проговорил Расщепин. — Чего вы там на холоде сидите, зашли бы в горенку, погрелись, ведь кругом тихо, спокойно.

— Нет, нет, ты уж лучше к нам зайди, — отозвался Лукич.

— А может быть, чего-нибудь принести для подогревания? — заикнулся Расщепин.

— Есть, так захвати.

— Прошлый раз согрешил, выгнал немножко. Гостей ждал. А тут вот эфти сволочи нагрянули, мои гости-то и сбежали.