Алексей Салмин - Буря на Волге

«Вульф» из шестидюймовок начал в упор расстреливать баржи, у обеих перебил якорные цепи, одну удалось ему зажечь, и баржи течением и ветром унесло с фарватера. Пароход для судов красных оказался свободным. Баржа горела громадным костром, а белые поспешили вниз по реке.

Чилимова деревня освобождалась от белых. Но Василию так и не удалось проведать свою мамашу. Он, потеряв сознание, лежал на палубе катера, истекая кровью. Вскоре его сдали на подошедшее санитарное судно.

— Где я? — придя в сознание, спросил Чилим.

— Лежите спокойно, вам разговаривать нельзя, — предупредил его фельдшер, сопровождавший раненых.

Чилим озирался по сторонам, но кругом видел сырые стены трюма да лежавших на полу раненых красноармейцев и матросов. Выкрики, стоны, проклятия стояли в трюме. Перед вечером пароход подошел к Устьинской пристани. Раненых перевезли в казанский госпиталь. Чилима внесли в коридор и оставили на голом топчане около окна, выходившего в сад. Долго лежал он, глядя в тусклое стекло, за которым качались от ветра и шумели пожелтевшей листвой клены. Листья отрывались от родных веток и, кружась в воздухе, падали и падали без конца па сырую землю.

«Вот и я тоже оторвался от своих товарищей, как этот пожелтевший листок. И, наверное, так же лягу в сырую землю...» — думал Чилим, не спуская глаз с окна.

Вдруг глаза его повеселели, и чуть заметная улыбка скользнула по его лицу с впалыми щеками, обросшими черной щетиной.

«Неужели она?» — подумал Чилим, увидя женщину, промелькнувшую мимо окна. Она была в белом халате и такой же косынке, с маленьким красным крестиком на рукаве. Фигура и походка этой женщины ему напомнили Надю. Он не ошибся. Открылась дверь, и на пороге появилась Надя. В этом больничном наряде она казалась Чилиму еще привлекательнее. Но он любовался ею только издали. Когда же проходила она по коридору, он думал: «На что ей теперь я... калека».

По коридору к выходной двери сиделки четыре раза пронесли носилки, покрытые простыней. Чилим догадался, что за груз выносят во двор сиделки, и горестно подумал: «Может быть, и мне скоро придется ехать на этом же транспорте».

Вскоре Чилим попал на операционный стол. С виду сердитый врач сделал операцию. Он грубовато покрикивал на своих помощников, но операцию провел легко и быстро.

— Такой пустяк они не могли сделать на месте. Вот увидите, он через две недели будет на ногах. Все! Несите в палату!

Когда Чилим пришел в себя, он лежал уже на койке, но все еще думал, что находится в операционной, и не открывал глаз. Он почувствовал, как чья-то теплая,мягкая рука скользнула по лбу, откидывая к затылку всклокоченные волосы.

«Она?» — подумал он, и взгляд его встретился с печальным взглядом Нади. Но это продолжалось только один миг, и он снова потерял сознание. Надя побежала за старшей сестрой, та принесла шприц, и после укола ресницы Чилима снова зашевелились.

— Ну как? — спросила Надя.

— Будто ничего.

— Вот мы с тобой и встретились, — печально сказала Надя.

— Да, встретились, только встреча-то не больно радостная, — тихо протянул Чилим. — Что я теперь? Калека. Да как бы совсем распроститься...

— Не беспокойся, все будет хорошо. Я говорила о хирургом. Он утверждает, что рана не опасна, будешь жить. Еще поедем на Волгу рыбачить, — улыбнулась

Надя.

— Да, вот оно как получилось... Тот островок мы отбивали у белых, помнишь, куда рыбачить с тобой ездили. Островок-то отбили и даже деревню мою освободили, а тут меня и стукнуло. Видала, наверное, сколько раненых привезли сегодня, это все оттуда, с Волги.

— Ну ладно, ладно, успокойся. Тебе еще вредно много говорить, — прервала его Надя. — Я сегодня дежурю, попозднее к тебе приду, а пока лежи спокойно, отдыхай.

Чилим вскоре уснул.

Окончив свои дела, Надя отпросилась у старшей сестры к Чилиму. Но увидя его спящим, долго сидела на табурете у изголовья.

— Где мой прежний, здоровый, веселый Вася, - вздохнув прошептала она.

— Уже пришла, — отозвался он, открыв глаза.

— Все в порядке, — так же тихо ответила Надя, наливая в стакан светлой жидкости из квадратной склянки. — На-ка вот, выпей лекарство, — улыбнулась Надя.

— Ого, вот это ловко, — выпив спирт, сказал Чилим. — Хорошее лекарство принесла, спасибо. Где ты такого раздобыла?

— У главного выпросила, — ответила Надя, проводя ладонью по колючей щеке Чилима. — А оброс-то, оброс, как дикарь.

— Такая была жара, что и побриться некогда...

— На войну-то как ты опять попал? Мобилизовали, что ли?

— Где там, мобилизовали, сам пошел. Помнишь, когда ты обещалась приехать в деревню, как раз в тот день беляки налетели и пошли расправляться с нашим братом. Ну и на меня кто-то дохнул белякам в штаб. Меня тоже хотели прибрать. Пришлось убежать из деревни к красным. А теперь вот видишь, что из меня получилось.

— Мне тоже здесь не сладко было, когда белые в город вошли. Жуть, сколько они народу погубили. А когда побежали из города, мать было и меня тащила с ними отступать.

— Ты, значит, не пошла?

— И не думала.

— А мать-то, выходит, ушла?

— Обе с тетей Дусей отправились.

— А Сережка с кем теперь у тебя?

— У дворничихи оставляю, когда на работу ухожу.

— И давно ты работаешь?

— Как пришли красные, на второй же день устроилась.

— Ничего, взяли?

— А почему бы и нет? У меня есть на это документ.

— В партию ты еще не вступила?

— Хоть и не вступила, а сочувствую.

— Как только вылечусь, обязательно запишусь в сочувствующие, — твердо заявил Чилим.

— Да ты и так почти коммунист. Ну, хватит, милый, мне пора, а тебе тоже надо отдыхать. — Расцеловав Чилима, Надя ушла.

В окнах госпиталя начал голубеть рассвет.

На Волге тишина — ни парохода, ни баржи и ни единого плота. Все где-то притаилось, притихло, остановилось и чего-то ждет... Только несколько лодок бороздят зеркальную гладь около горной стороны. Солнце уже перевалило за полдень, но из долины все еще тянет струя теплого воздуха, пахнет смолой. Вода у берега еще теплая, прозрачная. В тихих заводях кружатся сизые ленты налета от керосина, подносимого сверху течением.

Иван Яковлевич Плодущев уже давно сидит на камушке и быстрыми глазами следит за поплавком, ярко мелькающим в сизой глади.

— Клев на уду, ваше благородие! — издали еще кричит Василий Лукич.

— Спасибо, — тихо отозвался бывший пристав, чуть глянув из-под широкополой соломенной шляпы. — Ты что сегодня поздно?

— Делишки были, ваше благородие, — отвечал бывший урядник и, присаживаясь поблизости на камень, начал распутывать лески.

С приходом Советской власти они остались безработными и от нечего делать частенько стали приходить на берег Волги — поудить, поскучать и обсудить кое-какие делишки на вольном воздухе, скрываясь от солнечной жары, а еще больше от людей.