Алексей Салмин - Буря на Волге

— На позицию, тетя Маша!

— А ты постой-ка! Слышь-ка! Мой-то Мишенька тоже, бают, на позиции. Возьми-ка ему посылочку!

— Не знай, найду ли его там?

— Ничего, найдешь, — твердила Марья.

Чилим не хотел огорчать заботливую старушку взял узелок и поспешно скрылся за углом улицы.

Проходя мимо пронинской мельницы, Чилим услышал:

— Эй, Василий! Зайди на минутку!

— А, дядя Максим! Здравствуй! Ты как сюда попал, с помолом, что ли, приехал? — спросил Чилим, пожимая руку Пряслову.

— Работаю машинистом. А ты? По ранению, что ли?

— Только еще на фронт еду. С матерью повидаться завернул.

— Присаживайся, покалякаем... — свертывая цигарку, проговорил Пряслов.

— Нет, благодарю, дядя Максим, мне пора на пристань.

— Служивому, — снимая шапку, сказал подошедший Пронин.

— Старому хозяину, — ответил Чилим, недобрым взглядом окидывая Пронина.

Пронин молча посмотрел по сторонам, как бы кого-то ища, и повернул обратно в свой двор.

Долго не мог забыть он этот взгляд...

А Чилим, распростившись с Прясловым, пошел на пристань.

Бойко хлопая плицами, савинский пароход быстро шел тихими заводями к грибеневской пристани.

Чилим еще издали заметил знакомую фигуру Ефима Бабкина.

Увидя Чилима, Бабкин радостно помахал картузом.

— Опять вместе! Поди и умирать будем вместе... — сказал Бабкин, здороваясь с Чилимом и стаскивая с плеча котомку.

— Как знать, — заметил Чилим.

— Я валюсь спать, сил больше моих, нет. Две ночи напролет затаскали меня по деревне. Тот тащит самогон пить, другой бражку, разговоров вагон... Трое наших годков уже побывали на фронте... Скачут на костылях.

— Чего говорят насчет фронта? — спросил Чилим.

— Интересного мало, Вася. Давят наших, говорят, как клопов. Вперед не бежишь — свои в спину бьют, вперед побежишь — другие лупят. Одним словом, дело дрянь. Ну, ты как хочешь, а я спать, — укладываясь на лавочке, зевнул Ефим.

— Ну, теперь нам и сам черт не страшен, — сказал Чилим, когда вышли с парохода на устье, — Кроме как на фронт, никуда не погонят, Ты вот чего, Ефим, возьми мою шинель и котомку да и вали прямо к вокзалу, там дожидайся в садике, а я на часок в город забегу, — сказал Чилим, поправляя фуражку и подтягивая ремень.

Всю дорогу он мечтал, как бы повидать Наденьку. Передав письмо капитана по указанному адресу, он тут же получил ответ и быстро зашагал по кривым переулкам, добираясь до дома, где жила Наденька.

Входя во двор, он столкнулся с тетей Дусей.

— Здравствуйте, Евдокия Петровна! — козырнул, улыбаясь, Чилим.

— Вам кого? — не ответив на приветствие, строго спросила старуха.

— Мне бы Надю повидать!

— Нет здесь никакой Нади! — зло скосила глаза Петровна.

— Разрешите узнать, где она?

— Замуж вся вышла!

- Вышла?

— Да-да, за офицера...

— Виноват, не знал, — печально произнес Чилим...

На обратном пути он ломал голову, придумывая различные варианты пышной Наденькиной свадьбы. Ему стало мерещиться, будто Надя идет с высоким полковником под руку, который так же, как тот толстый артиллерист, начинает муштровать его, Чилима, на ее глазах. Многие другие несуразные мысли лезли в голову,

— Эх, прошатался ты, Вася, а здесь два поезда на Москву ушли, — укоризненно сказал Бабкин, встречая у вокзала Чилима.

— Уедем. Не торопись, не к теще на блины... — сердито проворчал Чилим, накидывая на плечи шинель и беря котомку.

В Москву приехали на следующий день и долго плутали там в поисках своей части, которая должна была остановиться в Москве перед отправлением на Северо-Западный фронт.

— У меня больше нет сил, — сказал Ефим, присаживаясь на скамейку против маленькой чайной. Рядом молча сел Чилим.

— Чего, землячки, приуныли? — спросил показавшийся в дверях чайной солдат с подвязанной рукой.

Закурив, он сел рядом.

— Свою часть целый день искали.

— И не нашли?'

— Нет.

— А куда едете?

— На фронт.

— Был я там, — махнул здоровой рукой солдат... - Ничего хорошего нет, одно убийство. Ехали бы домой землю пахать.

— Дельно парень-то толкует, — заметил Бабкин.

Но Чилим по-прежнему молчал.

— Солдат с таким трафаретом, как у вас на погонах, и много видел, - сказал раненый.

- Где?

— Около Виндавского вокзала в садике лежат.

Когда Чилим с Бабкиным прибежали к Виндавскому вокзалу, команда вернувшихся из самовольной отлучки уже строилась ротным командиром поручиком Голиковым.

— Р-равняйсь! По порядку номеров рас-считайсь!..

— Тридцать пятый неполный! — выкрикнул левофланговый.

— По вагонам! Марш! — скомандовал Голиков, когда вывел всю команду на перрон.

И снова мчится поезд на запад, и все та же неизвестность впереди.

- Ну, как ваше самочувствие, Илларионыч? — спросил вошедший в палату врач, пристально глядя на Пронина.

— Слава богу, — ответил Пронин, стараясь отвести взор в сторону.

— Покажите вашу шейку. Вот и отлично! По меньшей мере, проживете еще сто лет! — улыбнулся врач. — Вот чего, разлюбезный Дмитрий Илларионович, хочу сегодня выпустить вас на свет божий. Думаю, что теперь-то больше не придет такая блажь в голову.

— Простите, Яков Петрович, и сам раскаиваюсь в сотый раз. Ума не приложу, как смогла опутать меня нечистая сила... А ведь грех-то, грех-то какой... — тяжко вздыхая, произнес Пронин.

— Скажите спасибо нашей прислуге. Она воскресила вас.

«Да, придется отблагодарить ... Куплю ей новую юбку, как у попадьи», — подумал Пронин, глядя на окно, за которым шумел рой мух.

— Так вот что, милейший, от души желаю успехов в дальнейшей вашей жизни, — и пожал костлявую руку Пронина, врач вышел из палаты.

Пронин провалялся в больнице около двух недель. За эти дни много разных дум пронеслось в пронинской голове, сменяя одна другую, пока совсем не выветрился и перестал мерещиться толстый пакет, подкинутый с ребенком. Пронин, думая о том, что у него в несгораемом сундуке осталось еще сто восемнадцать тысяч наличными, успокоился. К тому же, рассуждал он, мужики платят ему приличную сумму за аренду земли. Мысли его потекли по новому руслу. Быстро составлялись новые планы и еще быстрее разрушались, встречая на пути крупные препятствия вроде пароходчика Савина или акционерных обществ, на которые в это время пошла большая мода, но в которые он никак не хотел вступать. «Разве мне, честному человеку, можно вступать в такое общество? Там одни мошенники собрались; такого, как я, они разденут и разуют и непременно пустят по миру», — рассуждал Пронин, снимая потрепанный больничный халат и стоптанные войлочные туфли. Простившись с фельдшером Кузьмой Матвеичем, он важной походкой возвращался домой. От мысли о самоубийстве он теперь был уже далек.