Алексей Салмин - Буря на Волге

— Здорово! — крикнули солдаты, увидев, как вражеский самолет кувыркнулся раза два с крыла на крыло и с заглохшим мотором спланировал сзади окопов передней линии. Солдаты, выпрыгнув из окопов и низко пригибаясь, с винтовками наперевес уже бежали к упавшему самолету. Но казаки их опередили. Летчик, длинный и тонкий, как лучинка, выволок из кабины толстого окровавленного офицера; оттащив его в сторону от самолета, сам кинулся было поджечь машину, но подоспевшие вовремя казаки обезоружили его.

Вскоре приземлился и маленький самолет. Переваливаясь и подпрыгивая на кочках, он подрулил к месту упавшего самолета. Офицер и летчик на подстреленном самолете были ранены: офицер в шею, а летчик в ногу.

— Вот это крепко вмазал... Молодец! — обступив самолет, рассуждали солдаты.

— Гляди, ребята! Как здорово русский «максим» шьет... — крикнул Чилим, показывая на изрешеченный борт немецкого самолета. На неприятельском самолете было два пулемета; в задней части фюзеляжа, где сидел офицер, пулемет был пристроен на поворотной башенке, он мог простреливать пространство горизонтально и вертикально.

— А техника у них куда лучше нашей, — определил один из солдат.

— Да, техника хороша. А вот русская смекалка все же похлеще немецкой техники, — заметил Чилим.

В это время из кабины русского самолета вышел офицер в чине штабс-капитана. Солдаты расступились, отдавая честь.

— Вольно! Сам недавно таким был, — улыбнувшись, сказал он, подходя к сбитому самолету.

Крякая сигналом, как утка, подскочила санитарная машина, из которой вышли врач и сестра с сумкой медикаментов.

— Штабс-капитан, штабс-капитан! — закричала сестра.— Вы не ранены?

— Никак нет, ваша милость, — шутливо откозырял штабс-капитан и начал закуривать.

— Который по счету? — спросил врач, направляясь к раненым офицеру и летчику.

— Четырнадцатый! — крикнул ему вслед штабс-капитан.

Раны пленникам перевязали и увезли их на этой же машине.

Солдаты все еще толпились около сбитого самолета, рассматривая заинтересовавшее их оружие.

— Вашбродь! Разрешите спросить? — обратился один из солдат к штабс-капитану. — Что это за штуковины прицеплены? Вроде нашего старого шомпольного пистолета...

— О, это тоже смертельное оружие, только не для нас, летчиков, а для наблюдателей, — и штабс-капитан показал взглядом на горизонт. — Вон, видите, колбаса висит в воздухе? Она начинена горючим газом. Налетит неприятельский самолет и вот из этой ракетницы-пистолета раз на нее ракету, хлопок — и только облако белого дыма, а привязанная корзина с тысячеметровой высоты летит на землю... Ну, ребята, мне пора.

Откозыряв, штабс-капитан пошел к своему самолету.

Солдаты остались в недоумении, допытывались у окружающих:

— Кто же все-таки этот летчик? Имеет офицерский чин, а говорит с тобой точно он тебе равный. Вот таких бы побольше!

Один старик, донской казак, рассказал о нем так:

— Я знаю его, он из нижних чинов, фамилия ему Казаков. Видимо, в роду у него отец или дедушка был казак. А что он офицер, так это ерунда, его произвели за отличные боевые действия. Ох, на него здорово злится кайзер, обещает крупную сумму денег тому, кто доставит его живым или мертвым. Вот они и охотятся за ним. Только вряд ли возьмешь...

— Правду сказал наш полковник, что если бы русскому солдату дать все, что требуется на фронте, ни одна армия не могла бы устоять против нас, — сказал Чилим.

— Вот это верно, кавалер, говоришь! Вот за это люблю! — крикнул старый донец, хлопнув Чилима по плечу.

— Ну, хватит, Ефим, айда, бежим, — крикнул Бабкину Чилим. — Теперь немножко разогрелся, а давеча у меня ноги совсем закоченели.

Солдаты припустились вперегонки к своим окопам. Ушли и казаки.

— Ну, чего хорошего видели? — спросил Чилима ефрейтор.

— Здорово навтыкал обоим, а самолет как терку сделал. Сходи, погляди. Прямо молодец летчик, офицер, а с солдатами разговаривает точно свой брат...

— Не секрет, конечно, бывают и среди офицеров порядочные люди, — заметил Кукошкин и отправился осматривать самолет.

Оставшись одна, Белицина грузно опустилась на стул и, подперев ладонью пухлый подбородок, начала припоминать, как все было сделано, чтобы скрыть от Нади ребенка. Как же это все вдруг открылось, что Надька снова нашла его? Теперь изволь радоваться. Пусть бы это произошло после свадьбы, а теперь опозорит она себя на весь город, и тогда уж ей сидеть в девках до скончания века...

Мать, пожалуй, меньше волновали мысли, что Надя останется в девках. Ее беспокоило совсем другое: планы ее — завязать дружбу с высшим светом — теперь могут разрушиться. Как же подготовить поручика?

Расстроившись, она не пошла в магазин и приложилась к наливкам и настойкам, чтобы обрести спокойствие духа.

Вернулась Евдокия Петровна.

— Ты что сегодня, Матвеевна, видимо, опять захворала?

— Да, что-то нездоровится.

— А ты бы хоть настойки выпила перцовой, может быть, оно бы и отлегло.

— Пробовала, да почти не помогает, — печально ответила Белицина.

А вечером, когда после ужина Надя ушла в свою комнату, Белицина рассказала Петровне, что проделка их с ребенком раскрыта. Обоим взгрустнулось, но они не растерялись и начали строить новые планы: как выдать Надю замуж.

— Что теперь будем делать, Петровна? — вздохнув, спросила Белицина свою золовку.

— Я вот что думаю, Матвеевна: не следует ли нам обратиться к протопопу приходской церкви отцу Панкратию? Он, пожалуй, сумеет призвать ее к покорности... Как ты на это смотришь?

— Да, пожалуй, так. Эго самый верный выход из положения, — согласилась Белицина. — Только вот жених-то узнает, как бы он не отказался, — продолжала она.

— А насчет жениха, Матвеевна, не изволь беспокоиться, Я его сама обработаю... и на аркане к тебе приведу, как теленка, — пообещала Петровна.

Так на этом они и порешили. Не прошло и трех дней, как за дверью послышался сиплый бас:

— Во имя отца и сына!

— Аминь! — ответила Петровна, стоявшая ближе к двери, и заторопилась поскорее открыть.

— Я пришел очистить от грехов тяжких заблудшую дщерь вашу, — снимая шляпу, проговорил отец Панкратий.

— Ax, милости просим, батюшка! — кланялись обе хозяйки священнику, который, воздев руки к потолку, благословил их.

— Ну-с, где же ваша заблудшая овца? — озираясь вокруг заплывшими жиром глазками из-под густых нависших бровей, проговорил отец Панкратий.

— Она в своей комнате. Прикажете позвать? — спросила Белицина,

— Нам где-то надо уединиться для исповеди, — возразил поп.

— Пожалуйста, батюшка, пойдемте. Я вас провожу к ней, — вызвалась проворная Петровна.

— Во имя отца и сына! — прогудел сиплый бас батюшки у двери Надиной комнаты.