Алексей Салмин - Буря на Волге

Она, видимо, не знала, что нужно ответить «аминь» и промолчала. Петровна, не дожидаясь ответа, сама открыла дверь и спросила:

— А мне, батюшка, можно послушать?

— Нет, хозяюшка, исповедь должна быть наедине, — твердо ответил батюшка.

— Ну хорошо, я здесь за дверью постою, — сказала Петровна.

— Это можно, — согласился батюшка и продолжал: — Господи Иисусе Христе, помилуй нас грешных.

— В чем дело, батюшка? — вытаращив глаза, спросила Надя.

— Я пришел с вашей мамашей побеседовать, да завернул и вас проведать. Как вы живете-можете?

— Хорошо, батюшка. Спасибо, что зашли, — тихо ответила Надя.

— Хорошо ли? — прищурив один глаз, переспросил батюшка.

— Очень хорошо, — повторила Надя.

— А я вот слыхал, что за вами грешки имеются...

— Может быть, не спорю, батюшка. Все мы грешны. А кто в грехе, тот и в ответе, — отчеканила Надя.

Поп не привык, чтобы ему так отвечали, нахмурил брови и строго спросил:

— А как вы думаете, может ли человек помимо церкви и святых тайн попасть в царство небесно? Я ваш пастырь и на мне лежит святая обязанность сохранять заблудшие души от мук вечных ада, поэтому и зашел. Может быть, вы очистите свою душу от помыслов греховных покаянием?

— А когда, батюшка? Может быть, не сегодня и не здесь, а в церкви? — спросила Надя, робко взглянув на попа.

— Оно бы, конечно, лучше в божьем храме. Но я стал замечать, что вы и в церковь-то редко ходите.

— Как редко? — возразила Надя.— Прошлое воскресенье мы все у обедни стояли.

— Может быть, может быть, — проворчал батюшка.

Он начал развертывать свою епитрахиль, чтобы облачиться для принятия грехов.

— Господи Иисусе, сыне всевышний, прости и помилуй сию грешную дщерь, да прими ее покаяние от прелюбодеяния и очисти от грехов тяжких и всякой скверны, — вздохнув, произнес поп, не упуская случая взглянуть на фигуру Нади в плотно облегавшем ее платье. Он продолжал: — Дщерь моя милая, да простит тебя господь бог мой, да не ввергнет в геенну огненную душу твою во аде кромешном. И рече господь, да искупит всякий грехи своего прелюбодеяния в храме господнем, токмо положением святых брачных венцов на главы ваши...

Фальшивая лесть Подшивалова, уговоры и истерики матери, проповеди отца Панкратия вынудили, наконец, Надю дать согласие на брак с Подшиваловым. Пока Белицина с помощью отца Панкратия приводила к покорности и смирению Надю, Евдокия Петровна повела атаку на поручика. Увидя Подшивалова, когда тот проходил в госпиталь, она сильно застучала в оконную раму и громко крикнула:

— Владимир Петрович! Когда окончите осмотр госпиталя, загляните ко мне на минутку!

— Слушаюсь! — улыбаясь, откозырял поручик. Проходя госпитальную палату, он смотрел по сторонам, не намереваясь вступать в разговор с больными и ранеными солдатами. Он глядел на них с высоты своего положения и считал совершенно излишним вести с ними какой-либо разговор. Он считал, что о больных должны заботиться врач и сестры, а его касались лишь вопросы высшего порядка. Посещал он госпиталь больше для того, чтобы быть поближе к Наде, думая о выгодной женитьбе на ней.

— Имею честь явиться! — по-военному отрапортовал поручик, войдя в комнату к Евдокии Петровне.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — сказала Петров-на. — Ну, как ваши дела в госпитале?

— Слава богу, хорошо,— присаживаясь, ответил поручик.

— Ну, а с Надей говорили?

— Да нет еще, Евдокия Петровна. Все никак не могу ее встретить один на один. Она, видимо, все скрывается or меня.

— А вы ничего не знаете про нее? — сняв пенсне, Петровна пристально посмотрела на поручика.

— Как странно вы говорите, Евдокия Петровна. Я же вам сказал, что Надю совсем не вижу. С ее мамашей неоднократно говорил, она во всем согласна.

— Ну, а я вам скажу, что и Надя теперь согласна, — значительно улыбнулась Петровна.

— Правду говорите?

— Ну вот еще, неверующий... Разве я буду вам врать, — как бы обиделась Петровна и продолжала. — По-моему, у вас с Надей получится хорошо. На приданое мы не поскупимся. У нас есть отдельный домик, как раз мы его и облюбовали вам, да и денег у нас хватит. Кроме того, вы сами видите, что мы обе уже в преклонном возрасте, можете перейти и в этот дом. Как уберут из него госпиталь, — займете весь низ. Она у нас одна, и я надеюсь, что вы с ней заживете счастливо.

— Как я вам благодарен, Евдокия Петровна! — растроганно произнес Подшивалов. — Я всегда чувствовал, что вы очень порядочная женщина.

Теперь оставалось одно: скрепить все в церкви и поскорее отпраздновать свадьбу. Но за четыре дня до предполагаемой свадьбы Надя явилась к матери.

— Мама, знаешь, что я думаю? Я не хочу брать к себе Сережу. Надо его устроить в деревне на всю зиму. И вот, пока не ударил мороз, я решила съездить до свадьбы туда и все устроить. Как ты на это смотришь?

— А разве я тебя держу? Я и сама давно хотела тебе напомнить об этом. Умные слова приятно слышать, — радостно проговорила мать.

— Знаю, мама, но мне нужны деньги.

— Вот еще о чем разговор нашла вести! В сундуке деньги-то, возьми сколько тебе надо. На вот ключи, — раздобрилась Белицина старшая.

Мать не заметила, какой радостью заискрились глаза Нади, когда она взяла ключи.

— Много ли взяла? — спросила мать, получая обратно ключи.

— Немножко, мама, — ответила Надя, улыбаясь самой невинной улыбкой.

— Ну, ладно, езжай с богом, да возвращайся поскорее.

— Я скоро, мама! — весело крикнула Надя, захлопывая дорожный чемоданчик.

— Слава тебе, господи, — крестилась Белицина. — Хоть и встали в копеечку проповеди отца Панкратия, а все же сделали свое дело ..

Осенние дни летели быстро, срок свадьбы приближался. Подшивалов торжествовал победу. На свадьбу должен был съехаться только узкий круг родных и знакомых с обеих сторон. Наступил день свадьбы. Начали съезжаться гости, а невеста все еще не явилась.

— Придется обождать. Видимо, она на вечернем приедет, — объявила гостям Белицина.

Надвигалась ночь, прошло время и вечернего парохода, а Нади нет. Гости не расходились. Чтоб им не было скучно за пустыми столами, хозяйка распорядилась подать угощение. Выпили, закусили — понемножку развеселились. Только жених сидел пасмурный и все время дума: что же собственно говоря, случилось с Надеждой Михайловной? Изредка и он прикладывался к бутылочке. К полночи уже гости были крепко навеселе, и всех веселее был генерал. Он был на правах посаженного отца жениха и сидел, как положено, в переднем углу под самой божницей, разглаживая сивые усы.

— Горько, черт вас побери! — кричал он. — Где же невеста? Капитан Новошлыков! Куда ты запропал? А ну-ка, покажи, где раки зимуют...

— Слушаюсь, вашдительство! — крикнул Новошлыков, выскакивая на середину зала. Он выпрямился, расправил черные густые усы, топнул правой ногой, еще раз топнул и пошел отстукивать каблуками. Под его ногами затрещал пол и задребезжали в окнах рамы.