Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

Та поняла состояние мужа и разрыдалась слезами радости — женщинам можно. Плакала чистыми слезами детства, от того, что все собрались вместе, что дети здоровы, а рядом любимый муж… Что ещё нужно для счастья?

— Ну всё, всё, успокойся, — нежно погладил её по плечу Максим Акимович, сам с трудом удерживая слёзы. — Радоваться надо, а не рыдать.

— Да я каждый день по такому поводу плакать готова, — промокнула платочком глаза. — Расчувствовалась, — добродушно упрекнула себя, — а дети голодные… За стол пора, — спохватилась она. — Я давно уже велела Камилле накрывать. Не забудьте руки помыть, — подражая супругу, попыталась строго свести брови на переносице, но у неё ничего не вышло. Не тот был день и не то настроение… — Ну а Георгия с Любочкой завтра пригласим. Ты ведь завтра тоже придёшь, Акимушка, — с любовью глянула на старшего.

— Пока сугубец болеет, обязательно.

— Какой сугубец? — опешила мать.

— Отчётливый сугубец, — указал пальцем на младшего и хохотнул Максим Акимович.

— Кошма–а–р, — делая вид, что сердится, схватилась за голову Ирина Аркадьевна.

Обозрев накрытый стол, Глеб нервно звякнул шпорой, и еле сдержался, чтоб не обогнать идущих под руку родителей.

— Чего, сугубец, оголодал в училище? — тихо шепнул на ухо брату Аким.

— Во–первых, — усевшись за стол и положив на колени салфетку, произнёс Глеб, — наше училище юнкера называют «школой», потому что царь–основатель, Николай Первый, назвал учебное заведение «Школой гвардейских юнкеров».

— Да, это так, — поддержал младшего сына отец, тоже в своё время закончивший эту славную школу. — Надеюсь, Глеб, что обычаи и традиции вы соблюдаете строго и неукоснительно, как и мы в своё время? — нежно глянул на сына.

— Отец, в этом не сомневайся. Помним заветы старших и исполняем советы дядек. Потому–то традиции живы восемьдесят лет, и крепки, как запах нафталина в нашем цейхгаузе.

— Каких ещё дядек? — удивилась Ирина Аркадьевна.

— Это юнкер старшего курса, который обучает меня премудростям кавалерийской службы. А я его племянник, — поверг в некоторое уныние свою маман.

— Молодец, сугубец, — рявкнул отец, а вошедшая мадама Камилла сморщилась.

— Сударыня, — произнесла она, — суп подавать?

— Непременно! — ответила Ирина Аркадьевна.

Домоправительница хлопнула в ладоши, толстозадый швейцар Прокопыч раскрыл дверь, и рубановский повар Герасим Васильевич внёс благоухающий суп в глубоком фарфоровом блюде. За ним следовал лакей Аполлон в чёрном смокинге и белой манишке.

— Мадам, — обратилась к хозяйке домоправительница, — потому как обед не парадный, а семейный, я распорядилась подавать суп не сразу в тарелках, а разливать за столом… Аполлон, — голосом ротного командира обратилась к супругу.

Тот с поклоном взялся за половник.

— Благодарю, Герасим Васильевич, запах изумителен, сейчас отведаем вкус, — вздохнула Ирина Аркадьевна, подумав: «И зачем столько лет терплю эту чопорную даму с её Клеопатрой Светозарской».

У Глеба обильно потекли слюнки, и чтоб сразу не кинуться на суп, он скатал шарик из хлеба и метко метнул в старшего брата, попав тому в грудь.

Мадам Камилла от такого циничного нарушения этикета, на время лишилась дара речи, развеселив этим свою госпожу.

Глава дома добродушно рассмеялся, а подпоручик Рубанов, забыв, по мысли мадам Камиллы, о порядочности, в ответ попал хлебным шариком в нос портупей–юнкеру.

— Дети! Вместо обеда в угол захотели, — звонким от счастья голосом не произнесла, а пропела Ирина Аркадьевна. — Каково глядеть на ваши безобразия строгой исполнительнице светского этикета, мадам Камилле?

— Вы правы, сударыня, едко поджав губы, не произнесла, а прошипела домоправительница. — Многие молодые люди, отбросив благовоспитанность, взялись подражать американцам. А всем известно, что они обладают дурным тоном и вкусом. Говорят, дело доходит до того, что кладут ноги на стол, — незаметно перекрестилась она. — Клеопатра Светозарская тут же умерла бы от подобного нарушения приличий. Но, думаю, люди лгут. Как это нормальный, культурный человек в здравом уме и рассудке положит ноги на стол. Да ещё в обуви… Да ещё при людях… Ну конечно, лгут. И, ещё говорят, суп они кушают не сбоку ложки, как порядочные и воспитанные люди, а с конца её, как делают некоторые провинциалы, — глянула на Глеба.

— И кавалерийские юнкера славной школы, — радостно подхватил Аким. — Они даже в голову не берут, растеряв в училище остатки светского этикета, которого и не знали, что за столом должно сидеть так, дабы не беспокоить соседей.

— А я тебя и не беспокою. Почти.., — немного подумав, добавил Глеб.

— Вот именно, почти, — глянул на улыбающуюся мать, внимательно слушающую его мадам Камиллу, отца и лакея Аполлона, замершего с половником в руке, с которого стекла на скатерть предательская капелька супа. — Некоторые юнкера любят, словно тамбовские провинциалы, развалиться за столом, нагло вытянуть ноги в хромовых сапогах до сидящего напротив культурного офицера, барабанить при этом пальцами по столу, да ещё и перебивать старших по званию, — повысил голос Аким, подавив попытку брата как–то оправдаться.

После обличительной реплики подпоручика, мадам Камилла даже захлопала в ладоши.

— Гвардейского офицера за версту видно, — произнесла она, постаравшись забыть постыдный эпизод с метко кинутым кусочком хлеба.

— А всё происходит оттого, — патетически воскликнул старший брат, отметив, как младший подобрал ноги, — что перед нами пока не отъявленный кавалерист и корнет старшего курса, а просто молодой зверь.

Глеб удручённо звякнул шпорами, вообще убирая ноги под стул.

— И одеты на нём не шпоры и китель, хотя они такие же, как у благородных корнетов, — оглядел внимательных слушателей, — а «подковки» и «курточка».

— Это да! — хохотнул отец. — Всё по традиции. Из двух, рядом висящих зеркал, в одно имеет право смотреться лишь «корнет», а в другое — сугубый зверь, — с улыбкой глянул на встревоженную жену.

— Это у-ужас! — схватилась за виски Ирина Аркадьевна. — Ужас!

Мадам Камилла согласно покивала головой.

— Традиции, — отчего–то счастливо вздохнул Максим Акимович. — Мы, старые генералы, закончившие лучшую в мире «школу», до сих пор с удовольствием вспоминаем юнкерские обычаи.

— Особенно когда выпьете, — вставила веское обличительное слово Ирина Аркадьевна. — Подавайте второе блюдо, — распорядилась она. — Ешьте, ешьте, дети, — указала рукой на заставленный закусками стол.

— А имеются такие ритуалы, что за столом, да ещё матери, и говорить об этом нельзя.

Последнее умозаключение глава военного семейства произнёс, не подумав, потому как глаза супруги запылали огнём любопытства.