Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

— Что же такое нельзя знать матери за столом? — заинтересованно произнесла она.

Все мужчины молча принялись есть принесённое поваром жаркое, уставившись в свои тарелки.

Лишь Аким на минуту поднял глаза, с интересом глянув, как снимает плюмаж с Аполлона мадам Камилла, указывая на испачканную капелькой супа скатерть, и стараясь не замечать целую лужицу и крошки хлеба у тарелки юнкера.

Неаккуратно отбросив вилку, и оставив этим след на скатерти, Ирина Аркадьевна в полный голос возмутилась:

— Да что же это такое делается… Что вы всё едите, да едите… Скажет кто–нибудь матери, о чём нельзя говорить за столом.

В ответ Глеб мелодично позвякал шпорами. Максим Акимович задумчиво грыз куриное крылышко, будто не слыша жену, и лишь Аким, улыбнувшись матери, свалил проблему на бедного отца.

— Мама′, мы даже не догадываемся, о каких ритуалах нельзя говорить за столом, — с трудом скрывая улыбку, наивно уставился на папа′.

Глеб уже веселее позвякал савеловскими шпорами.

— Максим, да брось ты это дурацкое крылышко, — обидела вошедшего с каким–то блюдом повара, — и хватит играть в молчанку.

Старший Рубанов, видно, испытывая терпение жены, не спеша вытер губы салфеткой, затем пальцы, кивнул растерявшему плюмаж Аполлону, чтоб налил вина, выпил, вновь вытер губы, и только когда супруга хряпнула бокал об пол, произнёс:

— Дорогая, ну зачем так нервничать?

— Я не нервничаю, сударь, а просто сейчас убью вас вот этим самым половником, — взяла с тарелки аполлоновский инструмент.

Шпоры под столом весело зазвенели.

— Ну, например, пардон конечно, благородный корнет, ночью, может разбудить своего зверя, иногда его называют племянником, и верхом поедет на нём в уборную.

— Аполлон, придержи мадам Камиллу, — а то ей сейчас станет плохо, — дал совет лакею Аким. — А ты, папа′, придержи мамочку… Она и вовсе теряет сознание.

— Гле–е–б, и ты учишься в таком училище? — слабым голосом простонала мать.

— В школе, маман, — с пафосом воскликнул Глеб. — На следующий год я сам на своём звере буду ездить в уборную…

— А-ах! — провисла на руках Аполлона супружница.

— А-ах! Какое счастье! — закрыв глаза, схватилась за лоб Ирина Аркадьевна.

В ответ Глеб бодро звякнул шпорами:

— Маман, если б вы знали, как ловко я управляюсь с пикой, вы бы мной гордились…

Аким, дабы скрыть улыбку, тоже схватился за лоб.

Максим Акимович с любовью и гордостью посмотрел на младшего сына, затем на жену, начинавшую подавать признаки жизни.

Аполлон, пыхтя и краснея лицом, с помощью довольного швейцара, тащил свою супругу к дивану.

— Ты за ноги не очень–то её хватай, — шипел на Прокопыча, когда укладывали мадам Камиллу.

— Господи, какое счастье, — немного успокоившись и придя в себя, произнесла Ирина Аркадьевна. — Старший сын ловко лазает по канату, младший, не менее ловко, управляется с пикой… Максим Акимович, любезный супруг мой, и по совместительству — генерал–адъютант императора, может, и вы изволили на своей спине возить в уборную благородного корнета?

— А то! Ещё как возил… Галопом, — довольно засмеялся генерал и, пощёлкав пальцами, велел подошедшему Аполлону наполнить бокал вином. — Зато как меня потом катал мой зверь, — мечтательно отхлебнул напиток. — Хотя он обошёл меня на чин и является генералом от кавалерии, однако, я на всю жизнь останусь для него благородным корнетом, вышедшим из пены Дудергофского озера… А он для меня — вышедшим из болота сугубцем в подковках и курточке, хотя и с генеральскими погонами, о чём при встрече всегда напоминаю, и заставляю рассказать, например, о судьбе рябчика, попавшего в желудок благородного корнета…

— И какая же у рябчика судьба? — неожиданно для себя заинтересовалась Ирина Аркадьевна.

— Глеб, пулей скажи маме, — велел Максим Акимович.

— Душа рябчика, попав в желудок благородного корнета, становится бессмертной, господин генерал–адъютант, — звякнув шпорами, отрапортовал сугубый зверь.

— Молодец, молодой, — похвалил сына Максим Акимович. — А сочинение на тему: «Влияние луны на бараний хвост», писал?

— Так точно, — бодро вскочив на ноги, рявкнул Глеб.

— Ко–о–шма-а-р! — Ирине Аркадьевне вновь стало плохо.

Максим Акимович так не считал.

— Армейские традиции, матушка, — произнёс он. — Вот у Акима в полку, дарованная государем милость — носить гренадёрские шапки, и на парадах павловцы проходят перед императором, держа винтовки «на руку», как бы идя в атаку, в то время как другие полки, согласно уставу, несут ружья «на плечо».

На этот раз шпоры под столом вывели язвительную мелодию, которую Глеб тут же озвучил:

— Зато, когда он был юнкером, то ходил со штыком, а я с шашкой…

— Ну и что? — не понял Аким.

— Как это что? — всполошился Глеб. — Штык — это символ пехотного звания, а шашка — указывает на отъявленного кавалериста, — насмешливо погремел шпорами.

— Ну конечно, рубака–парень, — обиделся за пехоту Аким. — Весь лак специально с рукояти шашки содрал, дабы показать, что лихой рубака.

— Да ты знаешь, сколько я занимаюсь, изучая шашечные приёмы. Вот и истёрлась рукоять, — покраснел Глеб.

Отец вновь благожелательно глянул на младшего.

— А будешь приставать, вызову на дуэль, — воинственно забряцал шпорами.

— И какое же оружие выберешь? — поинтересовался Аким.

— Шашку, конечно! — без раздумий произнёс Глеб.

— Тебе не повезло. Я выбираю наган, — закатился смехом Аким.

— Дети, хватит спорить, — решил помирить бравых воинов Максим Акимович. — Этот антагонизм между родами войск осуждает сам государь. Все мы служим в императорской армии, — строго глянул на сыновей, хотя в душе был абсолютно уверен, что лучшим и самым важным из родов войск, является кавалерия.

— Шашечные приёмы он изучает, — всё не мог успокоиться Аким. — А кто получил в подарок от благородных корнетов золотую репу, как первый из курса, свалившийся в манеже с лошади?

Шпоры горестно зазвенели, а лицо Глеба приняло свекольный оттенок.

— Сынок, у тебя тоже есть золотая репа? — обрадовался Максим Акимович. — Это семейная традиция, — скромно потупился он. — Однако ж, несмотря на репу, командую гвардейской дивизией.

— Отец, ты тоже первым брякнулся с коня? — ужаснулся Глеб.

— Ничего, сынок. Согласно этой новой семейной традиции и ты дослужишься до генерала.

— А почему дарят именно репу, а не морковку? — глянула на заинтересованного повара, и отпустила прислугу, чтоб не слушали господские байки.

— Дорогая, — взял на себя миссию объяснения с женой Максим Акимович, — потому что с коня летишь головой в опилки и навоз. А голова, на юнкерском жаргоне, и является репой.

— И какие же ещё в вашей армии есть традиции? — отчего–то проявила интерес к воинским делам Ирина Аркадьевна.