Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

— Знамо дело! Должность такая. Государь просто бредит семнадцатым веком. Отвлечься от смерти папа хочет, видимо.

— Занятно-с! — задумался Сипягин, закуривая папиросу «Континенталь», и вдруг помчался к телефону и стал кому–то названивать. — Ну как апартаменты? Зачали работать? Эдак, эдак… С лесов навернулся? Так ему и надо, понеже, Бог шельму метит, — довольный, бросил трубку.

— Не апартаменты, ваше превосходительство, а хоромы, следует говорить, — поправил его Рубанов.

Жёны с удивлением слушали мужские разговоры.

Через несколько дней Сипягин удумал созвать «посиделки боярышень». Дам высшего света пригласила его жена. Общество уже поняло, откуда ветер дует.

Посиделки дамам понравились. Ежели на балах нельзя посплетничать, так хоть здесь.

— Однова как–то попала в царские палаты и зело удивилась, когда узрела хоромы ихние… Всё в стиле Алексея Михайловича, прозванного «Тишайшим», — произнесла хозяйка дома, Александра Павловна, урождённая Вяземская, внучка знаменитого поэта, поправляя плечики сарафана и сверкая многочисленными камнями в ушах и на пальцах.

— Фу-у, взапрел–ля–я! — обмахиваясь веером, произнесла графиня Борецкая, тряся серьгами с алмазами.

— Ольга Дмитриевна, душечка, следует говорить не на французский манер — взапрел–ля–я-я, — поучала её внучка поэта, — а по нашенски, фу-у, взапрела. С ударением не на последний, а на предпоследний слог.

Дамы шумно хлебали чай с блюдечек.

— Почём нонче свекла′? — поинтересовалась княгиня Извольская.

— Вы, матушка, всех сразили вопросом, — польстила ей хозяйка.

Николай учился править огромной своей вотчиной — Российской империей.

17 января ему предстояло держать речь перед депутацией от земств и городов. За день до этого, волнуясь, он читал текст, подготовленный Победоносцевым, перед небольшой группой приближённых.

— Так точно, Ваше величество, — воскликнул присутствующий здесь Сипягин. — Речь великолепна! Либералы, особенно из Твери, поймут, что никакой конституции не будет…

— Рубанов! — обратился к Максиму Акимовичу государь. — У вас хороший почерк. Перепишите покрупнее, и я снова положу текст в шапку, — попросил император.

После того, как он выполнил просьбу, и приближённые покинули царские хоромы, Сипягин панибратски толкнул Рубанова в бок.

— Господин генерал, изреките что–нибудь такое–этакое из старины, — просительно глядел на Максима Акимовича.

«Я уже стал экспертом», — вырос в своих глазах Рубанов.

— Извольте-с! Однова как–то читал старинную книгу, оказывается, в древности январь писали — «еноуар», и для пояснения прибавляли «рекомаго просинца». Просинец, ваше превосходительство, означает — светлеющий, то есть время, связанное с первоначальным возрождением солнца. Звали его так же лютовей, сечень.

— Рубанов, вы умнее академика! — записал карандашом сказанную дребедень Сипягин.

— Знамо дело! — попрощался с ним Максим Акимович.

Речь императора сошла благополучно.

Особенно сановникам понравилось, как государь твёрдо произнёс:

— Мне стало известно, что в последнее время, в некоторых земствах, — глянул на делегацию из Твери, рядом с которой Сипягин поставил двух своих филёров, — слышны голоса людей, увлёкшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земств в делах внутреннего управления. Бес–с–смыс-с–лен–н-ыми! — подчеркнул, подняв палец, государь.

Максиму Рубанову в следующем месяце пожаловали чин генерал–лейтенанта, и назначили командиром гвардейской кавалерийской дивизии.

В начале февраля Рубанов устроил званый ужин. Банкетный зал первого этажа был полон гостей. На этот раз Максим Акимович сидел за столом в сшитой на заказ новой форме с генерал–лейтенантскими эполетами и при всех орденах. Кроме военных, одним из почётных гостей являлся Сипягин.

Большинство присутствующих нарядились в народные одежды, но руки и шеи дам сверкали драгоценностями. Вечер прошёл прекрасно и благолепно. Максим Акимович поразил высший свет ткацким станком, выставленным в гостиной.

— Жена учится, — скромно произнёс он, наблюдая за Сипягиным.

«Обзавидуется теперь», — ликовала его душа.

«Какой догадливый этот Рубанов, — плотоядно разглядывал станок Дмитрий Сергеевич, — как было прекрасно, ежели бы он служил по нашему ведомству».

Размышляя о станке, Сипягин крупно проиграл в карты и уехал пораньше.

Дамы, сидя в гостиной, сплетничали напропалую:

— Вчерась видала императрицу — мать. Марья Фёдоровна мчалась в санях, запряжённых тройкой, с бородатым казаком на облучке, — косилась на ткацкий станок графиня Борецкая.

— Бедная женщина. Поди, тяжело ей с невесткой, — пожалела вдовую императрицу баронесса Корф.

— Весьма высокомерная особа! — поддержала подругу княгиня Извольская. — Ходят слухи, — понизила она голос, — что Марья Фёдоровна совершенно не ладит с «дорогой Аликс», как называет она невестку, — частила скороговоркой княгиня, округлив глаза, — а та ревнует мать к сыну и пытается их поссорить… Представляете. Не успела ещё короноваться, а уже требует у «дорогой мама» фамильные драгоценности. Ужас!

Проводив гостей, братья остались одни.

— Какая теперь у вас должность, господин генерал–лейтенант?

— Я царский сокольничий! — устало курил Рубанов.

— А может, псарь? Это большое продвижение по службе.

— Георгий, — обиделся Максим, — ты очень грубо шутишь.

Весь февраль и март Рубанов знакомился с дивизией, состоящей из четырёх лейб–гвардейских полков: конно–гренадёрского, уланского, гусарского и драгунского. Он быстро разобрался, вспомнив свой боевой опыт, что кавалеристы весьма сильны в манеже, но абсолютно теряются в полевых условиях на пересечённой местности.

Собрав командиров полков и старших офицеров, держал перед ними речь без шпаргалки в шапке:

— Господа! Вы совсем запустили работу в полевых условиях. Ваши полки должны работать в любую погоду. Кавалерист обязан не только скакать на коне, но также рубить и стрелять… Ваши офицеры, господа, недооценивают важность стрелковой подготовки. Обращаюсь к вам с настойчивой просьбой и приказываю побольше заниматься с вверенными подразделениями рубкой чучел и стрелковой подготовкой… Вы должны одинаково прекрасно владеть огнестрельным оружием, саблей и конём. Только после этого мы сумеем бороться с любым противником. Свободны, господа!

— С кем он собрался воевать? — вытирал платком потный лоб командир гусарского полка.

— С ветряными мельницами, наверное, — захохотал драгунский полковник.

— Недаром Александр Третий выбрал его в приятели, — одёрнул друзей уланский полковник, — Рубанов боевой офицер и прошёл русско–турецкую кампанию. Советую вам отнестись внимательно к его просьбе.