Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

Подруги прямо–таки зашлись от смеха. Желтоглазая встряхнула головой, и толстые косы нежно огладили её спину.

— Ли–и–гушечки-и-и! — заорал у них над головами высокий парень в кепке с отломанным козырьком. — Са–а–мы-ы–я–я импозад–д–н-ы–я–я зелёны–я–я ли–и–гушечки-и. Знаю–ю–т по иностранному-у, — убедительно глядел на них парень и орал: — покупа–а–й лигушечек, разбира–а–й зелёненьки–и–х.

— Господин гимназист, купите жабочку. Она вам на уроке латыни подсказывать будет, — отважась глянуть в лицо Акиму, сквозь смех произнесла желтоглазая.

— А какими языками владеет животная? — заинтересованно обратился к лоточнику Аким.

— Как какими? — опешил тот. — Насекомая знает два языка: «Ква–а–а-а» и «Кви–и–и-и», — очень похоже проквакал парень, чем сразил в самое сердце «повинующегося одному государю».

Без раздумий он купил трёх «ли–и–гуша-ч–е–е-к». Двух подарил дамам, одну оставил себе в качестве репетиторши.

А рядом уже орали:

— Червя-я! Кому елозю–ю–ющего-о червя–я–ка-а. На всех не хватит… Будете просить — не да–а–м.

Гулять — так гулять. Аким купил всем по «елозющему червяку».

— Мышки-и. Самозаводящиеся мериканские мышки-и. Купитя-я жане в подарочек. Самозаводя–я–щиеся-я-я. Серы–ы–е-е. Мериканское качество — самарское трюкачество-о. Задаром продаю-ю, алтын сдачи отдаю-ю.

Приобрёл и мышек.

— Куколка–пуколка. Маленькая-я куколка-а, но большая пуколка-а.

Девчонки хотели улизнуть, но Аким взял и куколок–пуколок.

— Мучень–я–я! Мученья-я грешников в аду-у! Кому страшные мученья? Десять фотографий с места событий. С описаниями.

Садистические фотки брать не стал. Гимназии хватало.

— Ну, спасибо-о, о–о–о щедрый рыца–а–арь, — смеялась желтоглазая.

— На память! Меня зовут Аким, а вас? Познакомиться–то надо.

— Натали! — сделала книксен желтоглазая.

— Оля! — произнесла её подруга.

Отбиваясь от настойчивого продавца скелетных кащеев, стали выбираться с рынка, слыша за спиной:

— Господа–а–а! Разбирайте кащейков. Самы–ы–я лучшия-я кащейки-и. Яйцо со смертью прилагается-я. Кому кащейку с яйцо–о–м?

Ножички он так и не купил. Деньги остались и домой решил добираться на извозчике, так как наказал Ивану не ждать его.

Торговля заканчивалась и приказчики с продавцами поспешно разбирали походные ларьки и палатки. Рынок опустел. Горожане разъезжались по своим домам. Лишь городовые блаженствовали на перекрёстках, радуясь наступившему покою.

Столица и вся Россия готовились к Пасхе.

Интеллигенция уже сомневалась и трунила над собой, но воспоминания детства и вера в чудо жили в душе. Так хотелось веровать… В Бессмертие… В Торжество Воскресения… В победу Жизни над Смертью…

Дома ждал брат. Обнявшись, обменялись подарками. Аким, немного подумав, одарил брательника красным жирным червяком, который шевелился в пальцах, а Глеб протянул брату карандаш со сломанным грифелем и обгрызанным с обратной стороны, тупым концом.

— Да-а, мальчики. Подарки один другого дороже, — подвела итог Ирина Аркадьевна, брезгливо взирая на «елозющего червя».

— Подарок очень ценный, — заступился за свой презент Аким. — Можно другу в компот подбросить…

— Ух ты! — загорелись глаза у Глеба. — А ещё червячка нет?

— Хватит с тебя и одного друга порадовать… Лучшего… А вот ещё мышь… Самарская… Как живая, собака. — Окончательно бросил в дрожь матушку, которая даже не отреагировала на «собаку», а перекрестившись, молча вышла из комнаты.

— Подари-и?! — стал клянчить Глеб.

— Ещё лягушка, квакающая на двух языках, — окончательно добил Глеба.

Вечером весь дом отдыхал, готовясь к бессонной праздничной ночи.

В церковь поехали на двух возках. В первом, где на козлах важно сидел Архип Александрович — господа. Во–втором, которым правил Иван — прислуга, с корзинами на коленях, куда аккуратно положили куличи и пасхи, приготовленные для освящения.

На улицах зажглись фонари, и в их неярком свете трепетали на ветру трёхцветные флаги. По тротуарам, держа в руках узелки с разговеньем и весело болтая, шёл простой народ. Праздник входил в души людей. Все знали: сегодня в полночь Воскреснет Христос.

Воскреснет Радость. Воскреснет Любовь.

Так было всегда. И сто, и тысячу лет назад. Так будет всегда!

Всё было празднично сегодня… И глубокое весеннее небо… И синие звёзды… И ласковый ветер… И еле уловимый запах тополиных почек… И даже гимназия…

Всегда обычная лестница, по которой сновали гимназисты, сверкала золотом и серебром офицерских погон, чёрной гладью фраков, белизной манишек, разноцветьем бантов и платьев, искусных причёсок, воздушных улыбок, сиянием глаз и радостью, которая витала в воздухе, той великой радостью, что одна на всех…

Аким пошёл искать своё место в выстраивающемся крёстном ходе, а родители с братом направились в церковь, чтоб поставить свечи и преклонить колени перед плащаницей.

Постепенно церковь наполнилась людьми. Ближе к полуночи, в наступившей тишине, отдёрнулась завеса, распахнулись царские врата, и появился отец Алексей не в тёмной, а ярко блестевшей ризе, за ним дьякон. Священник, волнуясь, подошёл к плащанице, благоговейно возложил её на голову и ушёл в алтарь.

По церкви прошёл лёгкий шёпот молитв. Все крестились. Кто–то негромко произнёс: «Крёстный ход», и народ расступился, пропуская священников и несущих иконы и хоругви гимназистов с прихожанами.

Вспыхнули люстры, осветив яркое убранство церкви и взволнованных людей, начинающих зажигать свечи.

Аким нёс тяжёлую икону в серебряном окладе, а над головами реяли красные, синие, зелёные и серебряные хоругви, помнящие ещё ранние годы гимназии.

Прошли лазарет, вышли на маленький двор, окунувшись в свежесть ночи, затем — полумрак коридоров, ярко освещённый зал и вновь церковь с запахом ладана, духов и радости.

Отец Алексей вышел на амвон. В руках он держал серебряный крест со свечами. Растроганно обвёл глазами людей. Лицо его пылало восторгом.

Он понял Суть Жизни. И от этого ему было страшно и радостно.

Он Знал! Он Верил! Его взор скользил по лицам людей, но не видел их. Он Знал… и он Верил… Верил в Него! Верил в Жизнь! В Воскресение!

И люди притихли и замерли. Даже те, кто пришли из праздного любопытства, провести время и развлечься, а после, на каком–нибудь светском рауте, рассказать об увиденном, иронизируя и юродствуя. Даже они ощутили в душе благость и торжество. Даже их глаза наполнились слезами, а душа запела, когда отец Алексей негромко, но так, что услышали все, произнёс: «Христос Воскресе!!!»

На Петропавловской крепости гулко ударила пушка, и воздух наполнился праздничным малиновым звоном церковных колоколов.