Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

Рубанов знал, что это верный признак окончания аудиенции.

— Да, Ваше величество, чудная…

«Чу'дная, или чудна'я?! О погоде он, или о моём предложении Европе?» — обернулся к Рубанову царь.

— Разрешите откланяться, Ваше величество, — поклонился Максим Акимович.

— Да, да. Вы свободны, — вновь отвернувшись к окну, промолвил император.

«И зачем я так? Следовало согласиться, а не тараном переть государя поучая… Но ведь сомнут сразу нас, если пушек не станет… Сомнут! То–то он нарядился в форму стрелкового полка. На одних ружьях далеко не уедешь. Азия — это, конечно, хорошо… Но живём–то мы в Европе…».

Как и обещал, на следующий день посетил Сипягина.

— Ну что государь? — когда пили коньяк перед камином, будто так, между делом, поинтересовался тот.

— Пушкина читает… — зябко шевельнул плечами Максим Акимович.

— Пу–у–шкина-а? — вертел в пальцах рюмку Сипягин. — И какая тут связь с разоружением? Не понимаю, — одним глотком опорожнил содержимое. — Давай ещё по одной, — предложил гостю.

— Я и от двух не откажусь, — улыбнулся Рубанов. — Да и денёк, в отличие от вчерашнего, не очень, — поймал на себе изучающий взгляд хозяина дома, от которого почему–то, стало неуютно. — Моё мнение таково, — ещё раз в ознобе передёрнул плечами, — думаю, что предложение государя вызвано перевооружением австрийской артиллерии современными полевыми орудиями, которым нам, пока, нечего противопоставить. Но это дело времени. Вот император его и выигрывает… А во–вторых, решил продолжить дело Ермака по завоеванию Сибири… Наслушался князя Ухтомского, пока находился в кругосветном путешествии.

— Вот это дело другое, — залпом хлопнул рюмашку Сипягин. — Я чувствовал подвох, но не догадывался, — забегал он по кабинету. — Ну конечно… Австрияки зарвались, — пропустил он мимо ушей Ухтомского и Ермака с их Сибирью и Азией. — Да ещё внутренние враги голову поднимают, — сменил он тему. — Хотите, в качестве подарка, ознакомлю вас с департаментом полиции?

«Вот так подарок, — с иронией подумал Максим Акимович, — лучше бы выпить ещё предложил», — а вслух произнёс:

— Да я, вроде, не собираюсь в полиции служить, — нехотя поднялся из кресла, — но поглядеть можно…

— Пути Господни неисповедимы, любезный Максим Акимович. Вы, наверное, удивляетесь, почему это я, давно уже не товарищ министра внутренних дел, а главноуправляющий Канцелярией по принятию прошений на Высочайшее имя, до сих пор вхож в любой кабинет министерства? Думаете, по старой памяти курирую их? Чуть позже обьясню… Набережная Фонтанки, шестнадцать, — веско произнёс он, обращаясь к извозчику, когда вышли на улицу и уселись в коляску.

Ехали недолго. Коляска остановилась у главного подъезда. Стоявший на посту жандарм, выпучив глаза, благоговейно отдал им честь.

«Вышколенные кадры! Мои вахмистры так выпучивать глаза не умеют, — мысленно похвалил Рубанов жандармскую выучку, поднимаясь по роскошной лестнице с тропическими растениями по краям, в зелени которых пели канарейки. — Словно в богатом ресторане», — отметил он.

Осмотрел картинную галерею с портретами императоров, столовую в стиле семнадцатого века, почитал на мраморных досках имена невинно убиенных полицейских, поудивлялся богатству мебели в стиле ампир, и оказался в огромном зале второго этажа.

— Картотека на верноподданных, — любовно указал на стеллажи Сипягин, — или, как в старину говаривали — книга живота. Все здесь, голубчики. И не только варнаки, но и раззявы… Кто документы какие–либо терял, в газеты статейки обличительные строчил, особливо те, кто воззвания подписывал… неважно какого смысла, хоть к ломовым извозчикам, чтобы сморкаясь, зажимали ноздрю не средним пальцем, а указательным…

— Остроумно, ваше превосходительство. И на меня данные есть? — поразился основательной постановке дела Рубанов.

— А ка–а–а-кже, Максим Акимович, разлюбезный вы мой. Только на птиц высокого полёта абы кому сведения не дадут… Ну так хотите узнать о себе? — довольно засмеялся Сипягин, промокая платком лысину, и отдал распоряжение вошедшему чиновнику.

Через десяток минут поражённый Максим Акимович читал такое, о чём сам давно забыл. Начиная с проститутки, которую снял, будучи ещё юнкером и подрался из–за неё с пьяным чиновником, и заканчивая кутежами с Черевиным и Александром Третьим.

— Даже на императора данные имеются? — опешил он.

— Ну-у, не столько на императора, — закрутился Сипягин, — сколько на его окружение. А теперь пойдёмте на третий этаж. Посторонних сюда вообще не пускают, ибо здесь расположен сыск и хранятся материалы личного состава департамента и агентов.

«Вот было бы прекрасно, чтобы и ваше жизнеописание хранилось тут, на третьем этаже», — помечтал Дмитрий Сергеевич.

— Здесь так же собрана самая обширная библиотека русских и заграничных нелегальных изданий. Внимательно изучаются наши и иностранные газеты. Здесь нет мелочей или пустяков. Всё анализируется и сопоставляется, сравнивается с показаниями агентов, и проводится на основе выводов акция… Вот так, весной сего года, мы и пересажали собравшихся в Минске социалистов, — подвёл Рубанова к похожему на профессора господину с красным карандашом в руке и брошуркой на столе. — Познакомтесь, — назвал фамилию, которую Максим Акимович тут же забыл, — приват–доцент Петербургского университета. Преподаёт историю. И у нас имеет ставочку… Усерден и обладает аналитическим складом ума, — расхваливал сотрудника. — Именно он из собранных малозначительных фактов и раскрыл начинающийся заговор социалистов. Расскажите нам всё о заговорах с самого начала, — попросил приват–доцента, усаживая Рубанова в кресло и устраиваясь в соседнем.

— Извольте. В 1054 году христианский мир испытал страшное потрясение: от вселенской полноты Православной церкви отпал католический Запад, прельстившись суетой и обманчивой славой мирского величия, — отложив в сторону карандаш, сжал руки в кулаки приват–доцент истории. — Русь сохранила верность Православию, презрев политические выгоды и соблазны ради подвижнических трудов. С этого момента берёт своё начало не прекращающаяся по сию пору война против России.

— А такие как Витте, всю жизнь в католиках ходят, — буркнул Сипягин, — и вон каких высот власти достигли…

Согласно кивнув головой, историк продолжил:

— Русскому народу пришлось воевать практически всю свою историю. Уже с 1055 по 1462 год насчитывается 245 известий о нашествиях на Русь. С 1240 по 1462 почти не единого года не обходилось без войны. Ни единого, господа! — подчеркнул приват–доцент, глянув на слушателей и как гимназист, сложил перед собой руки одна на другую. — Я своим студентам внушаю — надо гордиться Россией. Ведь мужество и стойкость, проявленные русским народом в ходе этой многовековой битвы, не знают себе равных. За 400 лет, господа, территория России расширилась в 400 раз.