Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

«Но Зерендорф теперь спит так крепко, что не разбудишь», — вспомнил, как ехали на войну.

Состав медленно полз вдоль перрона. Лязгнув и подёргавшись, остановился у поблёкшей рекламы папирос «Белый генерал» Скобелев», под которой, бледные от волнения, всматривались в окна вагонов его родители.

«Мама′ не изменилась, а отец состарился», — скрипнул зубами, сдерживая не прошеные слёзы, и по привычке стал себя отвлекать, подумав, что шоколадного грязнулю увидел бы с большей радостью, нежели героя туркестанских походов.

— Да уберите вы носилки, — громче, чем надо, крикнул двум поддатым уже санитарам. — Своими ногами выйду.

Накинув на плечи, с помощью Ольги, солдатскую шинель, подаренную полковником Яблочкиным, держась за поручни, осторожно выбрался из вагона и заковылял в сторону родителей.

Ирина Аркадьевна, дрожа руками от нервов, глядела в другую сторону, а отец — на окна вагона.

— Мама, — на русский манер, с ударением на первом слоге, не произнёс, а прошептал Аким, потому что горло неожиданно пересохло, и он не мог говорить.

Но мать услышала бы его, если бы он позвал её, просто пошевелив губами.

Повернув к нему мокрое от слёз лицо, и не произнося ни слова, с немым криком в глазах, как могут кричать только матери, встретившие хоть раненого, но живого сына, шагнула, обхватив руками шею, и забилась в беззвучном плаче, прижимая к себе вернувшегося сына…

Сколько раз за прошедшее время она мечтала об этой встрече, и тихо рыдала по ночам, скрывая слёзы от мужа.

Но невозможно утаить от любящего человека мокрые от слёз глаза. Он видел её страдания и жалел её, впервые покаявшись, что отдал сыновей на военную службу.

«Права была жена, — с болью замечая её вздрагивающие плечи, переживал он, — лучше бы в университете учились».

Обернувшись и встретившись взглядом с похудевшим и осунувшемся сыном, сурово сжавшим рот и изо всех сил сдерживающим слёзы, как–то жалостливо, по–старушечьи сморщил лицо и заплакал, медленно подходя к Акиму и обнимая его поверх материнских рук, неловко сбросив при этом шинель, и даже внимания не обратив на украшавшие грудь многочисленные награды.

Какое они имели значение…

Главное — что он ЖИВ…

После объятий, стараясь держаться молодцом и немного, по юношеской глупости, обидевшись, что родители даже словом не обмолвились об орденах, представил вытирающую слёзы Ольгу.

— Мой ангел–хранитель. Ольга Николаевна, — поцеловал ей руку, бросив этим густой румянец на девичьи щёки.

Максим Акимович, склонив голову, последовал его примеру, а Ирина Аркадьевна пригласила, не чинясь, в любое время заходить в гости, на прощание, коснувшись губами её щеки.

— Никакого госпиталя, — наотрез отказалась отпускать сына с доктором. — На дом врача вызову, — глянула, как супруг, подхватив доктора под локоток, отводит в сторону и суёт чего–то в карман.

«Не по–генеральски Максим Акимович себя ведёт, — осудила мужа. — Рявкнул бы на эскулапа…».

Доктор что–то сказал санитару, и тот передал модный кожаный чемодан денщику Антипу.

— Ольга, завтра тебя жду, — помахал Аким счастливо улыбнувшейся сестре милосердия, чем вызвал ревность Ирины Аркадьевны.

«Сколь времени мать не видел, а уже какую–то даму домой зовёт», — усаживалась она в карету и тут же, глянув на сына, забыла о глупых мыслях.

«Даже Архип Александрович в форму защитного цвета наряжен, а мы на фоне зелёного гаоляна в белых рубахах и кителях воевали… Так, хватит о войне. Я же в Петербурге», — дошло до него, когда проехал мимо похожей на дворец, своей полковой казармы.

— Давайте немного по городу прокатимся, — попросил родителей.

И с замиранием сердца, оттого, что всё это видит, глядел на арки, мосты и Неву под ними. Любовался великолепными дворцами, и с долей иронии разглядывал дорогие рестораны и дешёвые чайные с доносящимся хриплым «Варягом».

«Явно не городок Бодун», — улыбнулся своим мыслям.

А навстречу рысаки, коляски, кареты… Промаршировал гвардейский батальон. Мальчишки–газетчики на бегу выкрикивали названия газет и заголовки статей. У Фонтанки памятниками вытянулись городовые.

«Музей с мамонтом проехали, — отметил Аким и заиграл желваками на скулах. — Следует привыкать к новой жизни, оставив кровь и войну в прошлом», — подкатили к дому.

Ванятка уже распрягал лошадей, доставив в пролётке Антипа и дорожный чемодан.

Вошедшего Акима торжественно встречали построившиеся в ряд: швейцар Прокопыч, мадам Камилла с Аполлоном, героические Власыч с Пахомычем и повар.

— Звездочёт–то наш, надысь, преставился, — доложила прихромавшая, вся в слезах, кухарка Марфа. — А Даша, — указала на горничную, — с Ваняткой обженилась. А у Герасима Васильевича, вчерась, каша подгорела, — рассмешила всех, кроме покрасневшего повара.

«Ну, старичку–лакею, наверное, сто лет было, — совершенно не испытал к нему жалости Аким, — Зерендорфу бы половину годков отвалил… Следует завтра к его отцу съездить», — тяжело вздохнул он.

Лишь дома Максим Акимович, обратил внимание на ордена.

— А ты храбро воевал, сынок, — чуть наклонясь, разглядывал награды. — Чего это у тебя китель вздорного цвета? — хмыкнул он. — Драгомиров бы осудил, — полностью пришёл в себя, выбросив глупые мысли об университете: «У Георгия, за все годы преподавания, лишь несчастный Станислав на тощей груди висит… И тот, без мечей… Но с чернильницей, — развеселился, радуясь, что рана пустячная, что Аким не посрамил отца, и великий князь Владимир Александрович ещё утрёт свой благородный нос, увидев награды Рубанова–младшего.

Своего брата с чадами и домочадцами, на праздник встречи, к удивлению жены, не пригласил:

«А то начнёт дурь свою либеральную нести, и всё настроение парню испортит».

Перед обедом Аким преподнёс отцу купленную в Бодуне гравюру «Встреча двух императоров».

Матушке подарил записную книжку с оттиском царской короны и серебряный портсигар с вензелем.

— Я же не курю, — рассмеялась она.

— Неважно. Памятная вещь с полей войны. А к нему прилагается сиреневый китель, чтоб Владимир Александрович десять суток губы не впаял, — уселся за стол.

На этот раз повар расстарался на славу, и у него ничего не подгорело.

— Ох, папа′, к сожалению, не сумел довезти до дома китайский самогон «ханшин», — поднял рюмку с шустовским коньяком Аким. — Вку–у–ус… При мама' не стану говорить.

— Молодым офицерам алкоголь трудно до дома довезти, — солидно рассуждал Максим Акимович, отведав напитка. — А вот один знакомый генерал.., не Драгомиров, — уточнил для супруги, — тот тоже из Киева ничего довезти не успевает, презентовал мне коньячок акционерного общества С. С. Тамазова, что в Кизляре… Сумел оттуда доставить.