Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

— А сейчас едем в церковь, — распорядилась старая няня, тяжело поднявшись со стула. — Я вот узел с пирожками и всякой снедью навернула. Батюшке оставим. Пусть раздаст на праздник.

На этот раз Аким правил осторожно и ехали не спеша.

Зато Ефим так и норовил с рождественским ветерком прокатить своих пассажиров: двух старух и Аполлона с супружницей.

Несмотря на строгости поста, они брали грех на душу и злословили в его сторону, возводя, ясен конь, несусветную напраслину… Будто он, окромя компота с киселём, раньше времени приложился «к чему неследоват».

«Как так неследоват? — порывался превысить скорость. — Вифлеемская звезда–то — вона. Вовсю сверкает на небеси», — настропалился от душевной обиды взмахнуть кнутом, но был вовремя обезоружен кухаркой Марфой и Аполлоном.

В церкви, кроме батюшки, никого не было.

Помолившись, Аким поклонился своим предкам, благо, прибыл в полной военной форме и при орденах — пусть дед с прадедом увидят, что он тоже настоящий Рубанов.

Приехав домой, все вместе сели праздновать.

Няня попросила Аполлона поставить посреди стола жирандоль и зажгла свечи.

— Свет Христа, — со счастливой улыбкой произнесла она, радуясь, что дожила ещё до одного Рождества, и Бог сподобил увидеть «внучека».

— А что это под скатертью? — пошелестел чем–то офицер.

— Велела Ефимке сена принести, — подкладывала кухарка лучшие кусочки безногому солдату, который оставался дома и в церковь с ними не ездил. — Это напоминание о яслях, где лежал Христос. Аполлон, неси запечённого поросёнка, — распорядилась она, крепко взяв власть в свои «мозолистые» руки, и отодвинув мадам Камиллу на второй план.

А ещё она приготовила гуся с яблоками, напекла пирожков, и это не считая закусок: колбас, сыра и прочего…

— Нашему повару, Герасиму Васильевичу, за тобой Марфушка, не угнаться, — польстил пожилой женщине Аким, услышав, как во двор въехали несколько саней, и через минуту у парадного входа раздался хохот, громкий говор, звуки гармошки и песня.

— Сегодня у нас сплошная демократия, о чём всю жизнь лицемерно мечтает мой дядюшка, прости Господи, — перекрестился в сторону иконостаса Аким, разглядывая вбежавшую толпу рубановских крестьян во главе с кузнецом.

Мадам Камилла и Аполлон, на всякий случай, отошли от них подальше, а Ефим, обнявшись для начала с рыболовом Афоней, влился в весёлую и довольно–таки пьяную компанию.

Сбросив на пол нагольный полушубок, кузнец начал размахивать молотом и орать, что сможет любого деда или бабку перековать, сделав моложе.

Марфа с няней, отойдя к стене, улыбались, а крестьянская молодёжь со смехом кричала, что этого не может быть, потому что так не бывает…

— Ну тады я вам докажу, Фомам неверующим, — рычал кузнец. — Видите этого замшелого пня? — указывал на сына Гришки–косого, наряженного дедом, с клюкой и накладной бородой. — Сейчас я его перекую… Лезь под стол, старче, — указал молотом на накрытый скатертью, и уставленный закусками стол, за которым остался сидеть лишь безногий солдат Веригин.

С кряхтеньем «старичок» забрался куда сказано, и чем–то там зашебуршал, пока кузнец с прибаутками размахивал молотом.

Через несколько минут он вылез с другой стороны, чуть не опрокинув со стула пьяненького солдатика, но уже без бороды, и в юношеском облике.

— Перековал деда в парня, — напыжился кузнец, взмахивая рукой, и Аким заметил, как отлетела пуговица с его пиджака.

«Домой опять нараспашку придёт», — наблюдал, как под стол забрался другой ряженый, и вылез молодым.

Пока два юных «старичка» лихо отплясывали под гармошку, кузнец уговаривал одну из молодок «перековаться», но та, ни в какую не желала лезть под стол.

— Мне и так восемнадцать… Пятилетней хочешь меня сделать? — со смехом отбивалась она.

Напрасно.

Бывшие старички, наплясавшись и, с разрешения Марфы выпив, сломили слабое сопротивление, и, вволю потискав довольно вопившую девицу, под смех компании запихнули её под стол.

— Сейчас девкой на выданье станет, — размахивал молотом кузнец.

После того, как дивчина, раскрасневшись лицом, явилась народу, помолодевшие «дедушки», отталкивая друг друга, бросились её целовать.

— Прежде волшебник, — отстранил их мощной дланью молотобоец, потеряв в пылу схватки ещё одну из трёх разнокалиберных пуговиц, и уронив молот на ногу Коротенькому Ленивцу.

Когда ставшая «девкой на выданье» молодка чмокнула кузнеца, дом задрожал от хохота над испачканным в саже лицом «невесты».

Вспомнив свою синюю кожу, Аким преподнёс пострадавшей две ленты традиционных рождественских цветов — зелёную и красную.

Затем прибывшая компания всё смела со стола, и стала прощаться с хозяевами.

Узнав, что Гришка–косой носит славную фамилию Дришенко, и он служил в Маньчжурии с его сыном, Аким вынул из портмоне, и протянул тому четвертной билет.

— Бери, бери и сыну, как письмо писать станешь, привет от меня передай… И всей роте, где он служит…

Спать не хотелось, и Ольга надумала погадать на воске.

— Узнаю свою судьбу, — наклонив свечу, стала капать плавящимся воском в чашку с водой.

Аким заинтересованно глядел на колдовское действо, и на образующиеся в воде замысловатые фигурки.

— И что? — задал риторический вопрос, когда та загасила свечу, и чайной ложечкой начала доставать из чашки белые восковые слепки.

— Видишь, — аккуратно взяла пальцами, похожую на гриб фигурку, — сей образ означает долголетие, энергию и успех в жизни… А вот эти капельки, напоминающие гроздь винограда, — сунула под нос Акима чашку с каплями воска…

— Означают выпивку, — выдал он предсказание.

— Не только, — хихикнула Ольга. — Означают удачу, достаток в доме и любовь, — поцеловала его в щёку, выудив из чашки фигурку, очертаниями напоминающую яйцо. — Здесь может быть два толкования, — нахмурилась она. — Яйцо обозначает опасение и страх… Однако, может быть и символом нового начала… Сейчас уточню, — вновь запалила свечу. — Подай–ка листок бумаги, — попросила Акима и подожгла его, предварительно смяв и положив на блюдце.

— Ты как заправская колдунья. Даже жутко становится, — наблюдал за горевшим листком.

— Не вздумай чихнуть или кашлянуть, — поднесла покоробленный чёрный пепел на блюдце к стене, приставив сбоку свечу, чтоб появилась тень. — Что тебе это напоминает? Только не говори про трактир или привокзальный буфет с пивом.

— Но именно это я и вижу, — уверенно произнёс офицер, внимательно рассматривая тень на стене.

— Ты не романтик. На самом деле, внутренним взором ты видишь рыцарский замок или дворец, что предсказывает скорую свадьбу…

Услышав женскую трактовку горелой бумаги, Аким нервно чихнул, развеяв по комнате пепел.