Валерий Кормилицын - Держава (том третий)

— А ещё лучше, Михаил Иванович, было бы и вовсе не заключать этот позорный мир, — разлил по рюмкам остатки коньяка Рубанов. — Скоро моё генерал–адьютантское дежурство… Подам государю рапорт об отставке со всех постов, — залпом выпил рюмку, до глубины души поразив свои решением товарища.

— Как в отставку? — оторопел тот.

— Обыкновенно! Выражу свой протест заключением этого позорного мира.

— Максим Акимович, одумайтесь, — от волнения даже перешёл на «вы» Драгомиров. — У государя почти не осталось верных людей. Я скоро уйду навсегда… И вы от него уходите. С кем он останется?

— Из Маньчжурии вскоре толпа генералов приедет. Выберет нового генерал–адьютанта.

— Да с этими генералами России лет двадцать пять не следует войны вести… Пока новые им на смену не придут. Военачальники, проигравшие одну войну, никогда не выиграют другую. В России много талантливых людей — учёных, писателей, музыкантов, а вот талантливых генералов в этот исторический период Бог России не дал. Сплошные посредственности, совершенно не понимающие солдата. И дорожащие не престижем России, а престижем своей карьеры…

Но Рубанова переубедить не сумел.

Заступив на генерал–адьютантское дежурство, с заранее написанным рапортом, он направился в кабинет государя.

В приёмной, из посетителей, находился лишь один человек — бывший адъютант великого князя Сергея Александровича, Джунковский.

— Здравствуйте, Максим Акимович, — поднявшись из кресла, по–военному коротко поклонился и протянул руку.

— Владимир Фёдорович, рад вас видеть, — пожал протянутую руку. — И уже полковник. Поздравляю. Какими судьбами здесь?

— Получил назначение на должность московского вице–губернатора и чин флигель–адьютанта. Прибыл благодарить его величество.

— Ещё раз от души поздравляю, — прошёл в кабинет Рубанов.

Поздоровавшись с императором, Максим Акимович решил брать «быка за рога», как в пословице говорится.

«Сразу не решусь подать рапорт, после могу и передумать», — протянув рапорт уверенно произнёс:

— Ваше величество. Прошу принять мою отставку.

Направившийся было глянуть в окно Николай замер и растерянно повернулся к генерал–адьютанту, думая, что ослышался.

— Да с чего, Максим Акимович? Какая отставка? — потерянно бормотал Николай, напоминая своим видом не самодержца, а преподавателя гимназии, потрясённого нерадивым поведением лучшего ранее ученика.

— Ваше величество, — жалея в душе императора, продолжил Рубанов, — как и все мои предки, жизнь положу за Бога, Царя и Отечество… Простите меня. Я не смею так говорить, но вы заключили позорный мир с практически разбитым врагом, проигравшим уже войну… Потому служить вам более не могу…

— Рубанов! Вы забываетесь, — дрожа голосом, совсем не властно вскрикнул государь, и газа его сделались беззащитными, как у ребёнка.

— Простите, ваше величество, — поклонился императору, страдая от жалости к нему. — Я принял РЕШЕНИЕ. Можете заключить меня в Петропавловскую крепость, но служить отныне не считаю возможным. Не стану афишировать в обществе причину отставки, которую, надеюсь, вы мне дадите.

— Какая Петропавловская крепость, Максим Акимович, какая отставка, — подошёл, наконец, к окну Николай. — Вы устали… На вас, старого боевого генерала, отрицательно повлияла эта несчастная война… У меня мало верных людей, а внутренние враги России поднимают голову, — нервно подошёл к столу, и, нарушив порядок, вытащил из кипы какой–то листок. — Полюбуйтесь, — помахал им, будто отгоняя мух. — Трепов прислал. Оказывается, на мель в шхерах Ларсмо сел пароход «Джон Крафтон». И был взорван злоумышленниками, дабы скрыть, что на нём переправляли в Россию оружие. Да в каком ещё количестве, — вновь помахал листком. — Полиция произвела поиск на островах, где его закопали, и в затопленном пароходе. Обнаружено и извлечено из воды, — сощурив глаза, прочёл: швейцарских винтовок «Веттфлей» 9670, штыков к ним 4000, револьверов «Веблей» 720. Патронов для винтовок 400000, для револьверов 122000. Взрывчатого желатину 190 пудов 2000 детонаторов. С таким вооружением свободно Петербург занять можно. Прав был Отто фон Бисмарк, когда сказал: «Держать чужие государства под угрозой революции стало уже довольно давно ремеслом Англии». Теперь этот тезис претворяет в жизнь Япония, опираясь на миллионы американского миллиардера Шиффа. Дошли сведения, что японское правительство решило наградить его орденом… Хотя у самих тоже начались беспорядки. Устраивайтесь в кресле и поговорим, — велел камердинеру принести в кабинет кофе.

— В приёмной флигель–адъютант Джунковский аудиенции дожидается.

— Подождёт полковник, — сделал маленький глоток из чашки Николай. — Японский народ привык, что страна идёт от победы к победе и находится на пике могущества. И вдруг — мирный договор, хотя успели взять только Сахалин и не дошли до Владивостока. Народ жертвовал своими детьми и достатком, а в результате, по его понятию — нуль. Даже нет военной контрибуции, и отдали половину завоёванного Сахалина. Это не Россия им отдала… Простые японцы считают, что это их страна отдала России половину их острова. То есть победа полностью перечёркнута дипломатами. Правительство запачкало славу великой страны и великой победы. Дабы угодить общественному мнению, император отправил в отставку министра иностранных дел Комуру. Но это не помогло. Начались беспорядки и при их подавлении — даже жертвы. Официально — 17 человек. Мне прислали переводы статей из японских газет, — взял со стола мелко исписанный лист. — Вот, к примеру, одни лишь названия «Откажись от мира, маньчжурская армия. Продолжай сражения». Это газета «Осака асахи симбун». Или даже «Начало государственного переворота», напечатала «Ёроду техо». И опять та же газета «Должны ли мы молча соглашаться?» «Плохо, плохо, плохо». «В нас всё больше ярости». Горожане пишут в газету: «Ради чего мы терпели горькую жизнь?» Рубанов, останьтесь хоть в Госсовете, — сникшим голосом попросил государь, неожиданно сменив тему.

«Видно, пока читал названия статей, думал о моём рапорте», — вновь пожалел Николая, и хотел было уступить, но неожиданно для себя произнёс:

— Простите, ваше величество… Со всех должностей… Я уеду в свою деревню…

— Да все решат, что я отправил вас в ссылку, — заволновался император.

— Я сам себя туда отправлю, — первым поднявшись, чем нарушил этикет, склонил голову перед монархом и чётко повернувшись, покинул кабинет.

К его удивлению, весть об отставке, супруга приняла спокойно и даже с плохо маскируемой радостью.

— Почаще видеться станем, — пряча в уголках рта улыбку, высказала своё мнение.

— Государь пока в раздумьях, но, полагаю, рапорт подпишет… А вот насчёт «видеться» — всё зависит от тебя, матушка. Я еду в Рубановку на охоту, надеюсь, и Глеб компанию составит.