Валерий Кормилицын - Держава (том третий)

Побеседовали об урожае нынешнего года, сравнив его с прошлогодним. Обсудили овсы и озимые, плавно перейдя к общественным вопросам — предстоящему земскому собранию и выборам губернской управы. Дружно осудили «Витю Полусахалинского» за мирный договор, перейдя на десертный разговор о лошадях и собаках.

— Ну уж оставь, пожалуйста, — горячился один из усатых братьев. — Упряжка–упряжкой, а в троечном деле важны не три лошади, а чтоб ТРОЙКА была… Чтоб сердце радовала… А сейчас что за народ пошёл? — в горячке спора поднялся со стула, опрокинув его, но не обратив внимания. — Ведь никто из нынешних, в настоящей запряжке не понимает… Простите великодушно, — поклонился Рубанову–старшему. — Может в столице только правильно запрячь умеют. В нашем уезде, — глянул на предводителя, — шалишь… Пристяжные нынче в лямках ходят… Конюхи поводков подвязать не умеют… А мы и не требуем, потому как настоящей ТРОЙКИ не ви–ды–ва–ли, — по слогам произнёс он, — усевшись на поставленный стул.

— Кто бы говорил, да не ты! — прожевав мясо и запив водкой, а потом ещё раз запив, чтоб окончательно и куда надо всё провалилось, вытер губы клетчатым платком предводитель. — Бывало, при папане моём, э-эх и тройка отборная была. Вообразите, господа, пятивершковых [11] Вершок — 4,5 см. Раньше при указании роста лошади оговаривали только то, что превышало 2 аршина (142 см.) Так что рост лошадей составлял 165 см. Кстати, ершовский Конёк–горбунок «ростом ровно в три вершка» был вовсе не «малюточка» — 155 см. лошадей как на подбор… Белоснежных в чёрных яблоках. Сила, а не лошади. Коренник — раскрасавец писаный. У вас — сроду таких не имелось, — глянул на усатых братьев. На тройке разномастных кляч катались.

Один попытался вскочить и что–то, соответствующее случаю, сказать, но другой удержал его.

Максим Акимович, удивляясь себе, с интересом прислушивался к беседе: «Сам теперь сельским помещиком стал», — глянул на сына.

Тот тоже внимательно слушал предводителя.

— … Чистопородный орловский рысак. Пристяжные — с лебедиными шеями, кровно–арабскими головами и большими чёрными глазами.

— Ты о жене что ли? — сумел вставить один из усачей, сбив рассказчика с лошадиной темы.

— Собака! — чуть подумав, промолвил Зосима Миронович, запив этот образ стаканом водки. — Какие у папани были борзые, — ностальгически зажевал колбасой пшеничную.

— Видели! — буркнул усатый оппонент, тоже приняв на грудь сорокоградусной. — Глаза чёрные и навыкате… И хвосты колечком, — рассмешил брата и чернавского помещика.

— Ва–а–жные борзые, — не слушая его, продолжал толстяк Полстяной. — Собаки — сила! Длинномордые…

«Как супружница твоя», — подумал, но не отважился озвучить мысль усатый охотник.

— А гончаки какие-е?! И-их! Тридцать смычков одних гончих, бывало, выжлятники выводили. А на смычке — по две собаки. Как пойдут варом варить… Ну, гнать стаей, значит… Да дружно и ретиво голосить при этом… Как там у Некрасова:

— Молодец! — захлопали усачи, а за ними и все остальные.

— А какой у папеньки выжлец был, — расчувствовался предводитель. — Зайца матерущего — в секунд брал…

Глеб неожиданно вспомнил из «Войны и мира»: «Николенька, какая прелестная собака Трунила! Он узнал меня, — сказала Наташа про свою любимую гончую собаку. — «Трунила, во–первых, не собака, а выжлец», — подумал Николай».

— …Выжлятник — это тяжкий труд, — перешёл на человеческие личности Зосима Миронович. — Это помощник доезжачего, который отвечает за стаю. Доля его незавидна — целый день мыкаться на лошади во время охоты… А кроме охоты обязан смотреть за собаками. Особенно за любимыми помещичьими — старыми, много «осеней» прожившими. Осень — год жизни борзой или гончей. Ведь возраст их определяется числом охотничьих сезонов — «осеней».

«Лирично! — выпил рюмку водки младший Рубанов. — И поучительно. Много неизвестного для себя узнал».

Затем спор перенёсся в тонкости конституции собаки, а именно, что у неё находится вместо хвоста — правило, по версии предводителя, или — прут. За что стоял усатый охотник.

Ничего не доказав друг другу, помирились на том, что у волка — полено, а у лисы приделана к туловищу — труба.

— Помните у Тургенева, — наморщил лоб предводитель и через секунду выдал:

Вечерело…

Распрощавшись, охоту перенесли на завтра.

«Вот что значит нетрезвого дьякона встретить, — подъезжая к дому, вздохнул Максим Акимович. — Лучше бы заяц дорогу перебежал…»

— Тятька, — шмыгнул носом Глеб, — кажись, конногвардеец с нас оборжалси…

— Сынок! Ты уже изучил деревенский говор?! — восхитился Максим Акимович. — В высшем свете очень пригодится…

На следующее утро, в расширенном составе — навязался Трезор, по–партизански — Рубанов–старший даже не га–га–кал на мосту, миновали хлебосольную Чернавку.

— Барин, табачок закурить разрешается? — повернулся к господам Ефим.

Глеб на этот раз ехал с отцом в коляске, рассудив, что выезжать верхом — плохая примета. Подсёдланный конь его шёл за коляской на привязи.

— Сделай милость, дыми, — тоже достал сигару Максим Акимович.

Солнце только–только всходило.

«Хорошо! — порадовался Глеб. — Словно и не было войны».

Ему не хотелось вспоминать войну… Не хотелось вспоминать женщину, что собиралась убить его… И не хотелось больше стрелять по людям.

«Вот для того Бог и придумал охоту, чтоб человек сбросил с себя груз накопившихся проблем, стреляя в кого угодно, кроме людей. Выходит, что желание убивать — в самой сути человека? — поразился он. — Неужели, надев фрак и белые перчатки — мы по–прежнему звери?..»

— Ты чего задумался, сынок, — ласково толкнул его плечом отец. — Стопарик коньячку не желаешь? — выудил из–за пазухи фляжку.

— Меткость нарушится, — отказался Глеб.

— Ошибаешься! Выдержку характеру придаёт, крепость рукам и зоркость глазам, — налил в отвинчивающуюся пробку и одним глотком укрепил руку и зоркость…

Кавалькада въехала на заросший невысокими ивовыми деревцами пригорок и остановилась.

Господа вышли размять ноги и сделали ещё одну попытку прогнать собаку.

— Трезор, домой! — приказал Рубанов–старший.

— А то на губу отправлю! — дополнил младший.

Укоризненно поглядев на них, пёс отбежал и внимательно, видно взывая к совести, стал наблюдать за своими гонителями.

«Гонители» так же внимательно глядели с пригорка вниз, куда уткой ныряла дорога.