Борис Алмазов - Святой Илья из Мурома

— Это не в нашей власти! — пролепетал парламентёр.

— Ты женат! — сказал, поднимаясь, оскорблённый посол.

— Это не в счёт, я жён своих отошлю. Анну в жёны — вот мой сказ!

Посольство, совершенно растерявшись, ушло в город совещаться.

— Да на что тебе Анна? — гудели бояре. — Ты её и не видел никогда. Взяли бы выкуп и пошли с миром восвояси.

— А за спиной Корсунь оставили невзятой и славу, что князь Владимир взять город не мог. Византийцы хитростные слухи распускать мастера.

— Они и взятый-то город свободным объявят, а уж ежели мы сейчас отойдём, так иначе как поражением это и не назовут.

— Да что же ты им условия-то ставишь невыполнимые?!

— Это какие же?

— Да нетто Анна за язычника пойдёт?

— Пойдёт! Куда денется! Вот возьму город — и отдам его в выкуп за Анну! А тут уж Царьграду деться будет некуда. Нестроение в державе их утихнет, а мне мстить — нельзя! Я на принцессе женат...

Воеводы плевались и отходили к дружинам. Дружины переставали воевать. Так, для вида, держали стражу, чтобы корсунцы вылазку неожиданную не сделали, а больше на берегу прохлаждались. Начинала подступать жара, и стал ощущаться недостаток питьевой воды. Воду возили в бочках и расходовали экономно. Дружина начинала всё настойчивее требовать возвращения домой.

— Чего ты ждёшь? — спрашивали воеводы. — В дружине нестроение растёт. Православные Корсунь штурмовать не хотят! Чего ты дожидаешься?

— Блуда... Блуда-предателя...

— Да Блуд-то, который Ярополка выдал, давно в земле лежит...

— Ан нет! — хитро улыбаясь, говорил князь. — Блуд жив! И в каждом городе есть, и в каждом человеке! Блуд — вечен.

«Уж не безумен ли он?» — приходила одновременно мысль в головы простодушных бояр и воевод.

Князь действительно был всё время возбуждён, многословен; и всегда-то был истеричен и нервен, а сейчас стал такой, что и не подступись, чуть что — на крик срывался.

— Его Чернобог крутит, — решали меж собой славяне-язычники.

— Уж не сатана ли князем владеет? — спрашивали православные священников.

Вести об этом незамедлительно шли в Киев, и только старцы печорские были спокойны:

— Тьма сгущается перед рассветом. Господь управит ко благу нестроения все. — И Муромца, который несколько раз порывался к войску ехать, останавливали: — Не ходи. Лечись, сил набирайся! Твоя служба — впереди.

— Так ведь князь в затмении, неправду творит!

— В уме он полном, — отвечали старцы. — И всё рассчитал верно. И момент выбрал точный, когда по Корсуни ударить, так что византийцы городу на помощь прийти не могут, и сватается к Анне, по разумению своему, верно. Чтобы браком сим дальнейшую месть византийскую отвести и за хазарский поход долга не возвращать! Хитро измышлено.

— Вы вроде как его одобряете?!

— И-и-и, — улыбались старцы. — Простодушен ты, Илюшенька, тем и люб нам. И Господь с тобою пребывает повсечасно. А хитрость ведь не от Бога. И на все измышления человеческие есть воля Божия. Игр князь, что себя кесарем великим мнит, — как лист древесины или вон синица на ветке, перед Господом. Господь ему свободу воли даёт, дабы он сам решал — что ко благу, что ко горести. Но поскольку он князь и за народ свой ответчик и предстатель, то и вразумление ему будет! Непременно будет!.. А ум что? Ум без молитвы дьяволу служит.

Сыскался Блуд в городе Корсуни! Только звали его на сей раз попом Анастасом. Передние посты киевлян стояли в полёте стрелы от городских стен. Под вечер, когда вялая перестрелка закончилась и стояли воины при закатном солнце, любуясь на озарённые розовым светом стены города, стрела прилетела с привязанной запиской. Её доставили князю. На краткой записке греческим письмом было начертано: «Перекопай и перейми воду, что идёт за тобою по трубам с востока».

Только что перед этим состоялось одно из бесконечных совещаний с византийскими послами и корсунскими парламентёрами. Они говорили о том, что наступление Владимира захлебнулось. Та насыпь, которую вяло строят воины князя, чтобы по ней перебежать через стену в город, постоянно разрушается корсунцами, ежедневно выходящими на вылазки. Говорили о том, что дружина князя, наполовину состоящая из крещёных славян, со своими единоверцами воевать не хочет. И не сегодня завтра может обратиться и противу князя. Прямо об этом не толковали, но припомнили к слову, как неожиданно погиб на перекатах днепровских Святослав, который шёл к граду Киеву церкви жечь и христиан резать.

Князь в ответ куражился, откровенно грубил воспитанным и строго державшим дипломатический этикет византийцам. Но про себя понимал, что дела обстоят именно так, как говорится послами. Чтобы переменить тему, опять заговорил о своей женитьбе на Анне.

— Анна за язычника замуж не пойдёт! — холодно и веско сказал посол.

— Вот возьму Корсунь — и крещусь! — смехом отвечал князь.

На что византийский посол, худой, хрящеватый старик, коротко, по-византийски, стриженный, с бритым сухим лицом, без улыбки сказал:

— С небесами не шутят, князь!

Резанули слух Владимира эти слова. Ему и самому иногда, в ночной бессоннице, становилось страшно. Для него, как для всякого человека того времени, существование было жёстко разделено на мир добра и мир зла. И язычники, и люди иных вер иначе жизнь не воспринимали.

«Так кому же я служу?» — иногда думалось князю. И становилось жутковато, как тогда, в ночь последней размолвки с Рогнедой, когда явственно почуял он присутствие чего-то высшего, им незнаемого, и принял неожиданное для себя решение.

«С небесами не шутят, князь».

Владимир не нашёлся что ответить, чем отшутиться. После ухода послов он долго бродил по берегу, перепрыгивая с камня на камень, сидел на колючей, ноздреватой и тёплой поверхности, швырял мелкие камушки в море...

— Князь! Князь! — кричали бегущие к нему воины. — Хорошая весть!

Владимир как козел заскакал по камням им навстречу.

Тучный переводчик-грек, держа записку в бритых синих руках, перевёл: «Вода за тобою сзади, с востока».

— Ну, — крикнул князь, обращаясь к бездонному вечернему небу и подбрасывая горсть мелкой гальки вверх, — если сбудется сие — крещусь!

Трубы отыскали быстро. Дружинники и чёрные мужики, следовавшие за войском, быстро перекопали водопровод, и драгоценная вода, тёкшая из родника и поившая город, бесполезно пошла в море.

В тот день у городских фонтанов, где всегда собирались женщины с кувшинами, явственно обрисовался облик смерти. Город начал погибать от жажды.

Через пять дней ворота отворились и навстречу дружине князя начали выходить изнемогшие от жажды защитники. Они шли длинной вереницей, бросая к ногам победителей мечи, копья, щиты. Но не было радости на лицах славян и русов. Многие отвязывали висевшие у пояса баклаги и отдавали пленным. Те с благодарностью припадали к воде.