Элизабет Фримантл - Гамбит Королевы

– Мы больше не нуждаемся в ваших услугах. – Сеймур презрительно помахал рукой.

Но Катерина вдруг вскрикнула, и у нее отошли воды.

Сеймур вскочил, размахивая руками; лицо у него перекосилось от страха и отвращения.

– Я схожу за повивальной бабкой, – сказал Хьюик, внутренне потешаясь над Сеймуром, который славился своей храбростью. С чего так пугаться? Всего лишь вода стекает на пол.

– Нет, нет! – почти закричит Сеймур. – Я сам схожу за ней, а вы, Хьюик, побудьте с моей женой. – И он выбежал из комнаты.

Когда за ним захлопнулась дверь, оба разразились смехом.

– Эти мужчины! – воскликнул Хьюик. Он поправил подушки и устроил роженицу поудобнее.

– Хьюик, – тихо и жалобно проговорила Катерина, – мне страшно. Я уже немолода…

Он приложил палец к ее губам.

– Ш-ш-ш, Кит! Многие ваши ровесницы благополучно разрешаются от бремени. Тридцать шесть лет – совсем не так много, а вы женщина крепкая и сильная. Положитесь на естественный ход событий; ребенок родится сам.

Ворвалась Лиззи Тируит, а с ней – небольшая армия женщин, в их числе повивальная бабка в переднике. Все несли полотенца, простыни и тазы с водой.

– Если позволите, доктор, пока мужчинам сюда нельзя.

Перед уходом Хьюик поцеловал Катерину в макушку, вдохнул ее фиалковый аромат.

Юная Джейн Грей стояла за дверью; ее лицо – воплощение тревоги. Она слишком молода, чтобы присутствовать при родах. Хьюик отвел ее на скамью под окном, отвлекая разговорами. Оба слышали, как в нижнем этаже туда-сюда расхаживает Сеймур; его каблуки стучали по каменным плитам. Стоны из комнаты наверху делались чаще и громче; всякий раз Джейн заметно вздрагивала.

– Вы любите королеву? – спросил Хьюик.

– О да, я очень полюбила ее.

– Я тоже, Джейн, я тоже. Она принадлежит к числу тех редких созданий, кого невозможно не любить.

– Доктор Хьюик, – она посмотрела на него круглыми светлыми глазами, – вы верите в новую карту Вселенной?

– Да, – ответил он, думая, что девочка кажется намного старше своих десяти лет.

– А мне кажется, что королева – Солнце, вокруг которой вращаемся мы все.

– Джейн, – сказал он, – я не сумел бы выразиться лучше.

Вскоре он отослал ее прочь, хотя она не хотела уходить. Катерина кричала все громче и тревожнее. Доктору не хотелось пугать девочку. Он ничем не мог помочь королеве, но и уйти тоже не мог, он просто ждал. Ждать пришлось долго – всю ночь, все утро. Иногда кто-то выходил из комнаты, за чистыми простынями, поменять воду или принести еду для дам, он вскакивал, выжидательно смотрел на выходящих. Те молча качали головой. Бедная Кит, какие тяжелые роды! Он ждал, чувствуя себя бессильным, понимая: несмотря на все его медицинские познания, он ничем не может облегчить ее страдания. Так, мучительно медленно, прошел целый день. Жарко и душно, похоже, собиралась гроза. Наступила ночь, и Хьюик вдруг понял, что ничего не ел; ему казалось, что он не может есть. Минуты ползли очень медленно. Крики Катерины проникали в него. Впервые он задумался, переживет ли она роды.

С рассветом проснулись первые птицы; из комнаты, усталая и измученная, вышла Лиззи Тируит. Она улыбалась:

– Доктор, королева только что родила дочь. Я иду за лордом-адмиралом.

Глаза Хьюика неожиданно наполнились слезами. Только в тот миг он понял, как он тревожился за своего милого друга. У Катерины родилась дочь!

Послышались тяжелые шаги. Сеймур тяжело топал по деревянной лестнице, затем шел по галерее. Подойдя к двери, он оттолкнул Хьюика со словами:

– Хьюик, это дело семейное, вы нам не нужны.

Замок Садли, Глостершир, сентябрь 1548 г.

Люди двигались по комнате как тени. Шаркали, перешептывались. Журчала вода, которую переливали из кувшина в кубок. Что-то подносят к ее губам. Прохладная жидкость стекает в горло. Мысли у Катерины путаются и ускользают; она вот-вот провалится в забытье. Ей жарко, она вся горит. Неужели ее уже пожирает адское пламя? Потом она вспомнила удушливую летнюю жару.

– Где Хьюик? – тихо спросила она. – Я должна видеть моего врача. – Она не может ни за что уцепиться, мысли путаются в голове. Она сбрасывает простыни. Кровать – как раскаленная печь. – Откройте окно! – хрипло приказывает она, хотя и не уверена, что какие-то звуки слетают с ее губ.

Какая-то девушка машет веером; сначала она чувствует приятную прохладу, затем ей становится холодно. Миг – и она промерзла до костей.

– Мег?

– Я Джейн, – говорит девушка.

Теперь Катерина и сама видит ее светлые круглые глаза и лебединую шею. Она совсем не похожа на Мег. До ее ушей доносятся тихие обрывки разговоров. Мэри Сеймур… она помнит, что ее малышку назвали Марией в честь ее падчерицы, вернувшейся в лоно семьи. «У меня есть дочь», – думает она, по-прежнему почти не веря в случившееся.

– Джейн. – Ей вдруг становится страшно за малышку. – Джейн, маленькая Мэри здорова?

– Да, здорова. Сейчас она у кормилицы…

– Я хочу подержать ее. – Ей хочется прижаться лицом к ее мягким волосикам, вдохнуть ее сладкий аромат.

– Ребенка в возрасте недели от роду нельзя беспокоить во время кормления, – властно возражает Лиззи Тируит.

Катерине отчаянно хочется дотронуться до своей малышки, почувствовать, как та обхватывает ее палец крошечными пальчиками, увидеть ее ротик, похожий на бутон, припухшие после кормления губки. Невыносимо разлучаться с ней. Она пробует сесть, приподняться, но тело как будто налилось свинцом.

– Тише, тише. – Ловкие руки Лиззи укладывают ее назад, на подушку. – Вам дадут ее, когда покормят.

– Где Дот? – спрашивает она. – И где Елизавета? Где мои девочки?

– Дот здесь нет, – говорит Джейн. – Она в Кум-Боттом, в Девоне, разве вы не помните?

Но Катерина ничего не запоминает. Воспоминания похожи на юрких рыб; они ускользают между пальцами, хотя ей кажется, что она крепко держится за них.

– А Елизавета?

– Елизавета в Чезенте, у лорда и леди Денни. – Лицо Джейн то попадает в поле зрения, то смещается, как будто Катерина видит ее под водой. Она закрывает глаза и позволяет течению унести себя.

– Родильная горячка… – слышит она голос Лиззи. Лиззи с кем-то тихо переговаривается. С кем – с Сеймуром или с Генрихом? Должно быть, с Сеймуром… ведь Генриха уже нет.

«Я умираю», – думает она, и ее охватывает ужас. Она уже не в первый раз задумывается, к какому мужу она присоединится на небе – если, конечно, попадет в рай. О другом исходе страшно даже думать. Возьмет ли ее к себе самый великий из ее мужей? Нет, рядом с Генрихом, скорее всего, Джейн Сеймур. Может быть, она дождется последнего мужа, отца своей дочери? Она просит у Господа не давать ей Сеймура на целую вечность. Возможно, она соединится с Латимером, потому что с ним она прожила дольше всего. Милый Латимер, которого она убила… при этой мысли ее ужас усиливается. Его лицо появляется перед ней; неужели он уже встречает ее?