Мишель Моран - Последняя принцесса Индии

Наше письмо не дошло.

– Королева Виктория многим интересуется, но у нее нет привычки давать прямые ответы, – промолвила я.

– Да, – тихо произнесла рани. – Мой друг Сагиб гостит здесь уже несколько дней. Хотя моего отца сейчас с нами нет, Сагиб полностью с ним согласен…

Мы терпеливо ждали, чтобы узнать, с чем же он согласен.

– Британцы не собираются возвращать Джханси, – наконец сказала рани, – но здесь на каждого британского солдата приходится сорок четыре индийских.

– Два миллиона солдат-индийцев против менее сорока пяти тысяч британских войск, – заявил Сагиб. – Если все узнают об этом Циркулярном меморандуме [103], а они узнают, будет восстание. Сердца индийцев уже давно переполнены гневом и возмущением.

– Время, чтобы вода сбежала, – тихо произнес Азимулла-хан.

– А что такое Циркулярный меморандум? – спросила я.

– Постановление, выданное Ост-Индской компанией. Командующим офицерам приказано собирать гулящих женщин по всем деревням и отправлять в специальные дома на потеху британцам, – с мрачным видом сообщила рани. – Любую девушку, которую уличат в том, что она разговаривает с мужчиной, могут обвинить в проституции и послать в такой дом.

Голос ее звучал ровно, но я ощущала скрытую в нем ярость – так жаркое пламя теплится под тлеющими углями.

– Но как такое возможно? – спросила Джхалкари.

Никто в зале не возмутился. Видно было, что на этот счет уже многое было сказано. Я подумала о королеве Виктории, которая сейчас, пока мы это обсуждаем, должно быть, ужинает, сидя за роскошным столом. Хотела бы я знать об этом прежде!

– Каких-нибудь девушек уже обвинили? – спросила я.

– Да.

– Без суда? Без следствия? – воскликнул Арджун.

– Их просто уводят, – подтвердила его опасения рани. – Теперь, когда кутвали осознали свою власть над людьми, они ходят от дома к дому и требуют взятки.

– Кутвали всегда были лихоимцами, – сказал Арджун.

Кутвали – это полицейские. Они и впрямь всегда отличались алчностью. Ни одна уважающая себя семья добровольно не согласится, чтобы их сын стал кутвалем.

– И такое происходит во всех деревнях? – спросила я.

Мои мысли тотчас же обратились к Анудже, которая теперь жила в доме Шиваджи. Местные кутвали побывали в деревне? Смогут ли они заплатить?

– Да. Девчонок, которых отвозят в эти дома, используют, а когда они заболевают, их выгоняют. Семьи не принимают их обратно, а я сейчас не имею ни власти, ни денег им помочь, – сказала рани.

– Сипаи наконец готовы восстать, – сказал Азимулла-хан. – Мы тоже должны быть готовы.

– Люди говорят о меморандуме, – сказала ему рани, – но тому, кто не потерял ни жены, ни дочери, трудно поверить в такое, поэтому Азимулла привез нам подарок из Франции.

Мы повернули головы, проследив за взглядом рани. В углу зала, накрытое одеялом, стояло что-то довольно массивное. Сагиб поднялся на ноги и сорвал одеяло с подарка своего посланца. Это был довольно громоздкий металлический механизм.

– Печатный станок, – пояснил Сагиб. – Мы напечатаем этот мерзкий меморандум на каждом из языков Индии. Мы разошлем его во все деревни. Я собираюсь отправиться маршем на Дели. Десять тысяч человек…

– А с какой целью? – настороженно осведомился Арджун.

– Возродить власть Великого Могола. Под его властью Индия вновь станет страной княжеств, такой, какой она была до прихода британцев.

Представьте себе Великого Могола подобным папе римскому, а индийские княжества – католическим странам, признающим его власть. Сагиб предлагал реставрировать власть поверженного императора, а тот должен был освободить все княжества, захваченные прежде британцами, и вернуть их под власть индийцев.

– Десять тысяч воинов Сагиба, а как же другие государи? – спросил Арджун.

– Все, кто не захочет жить под властью британцев, присоединятся, – сказал Азимулла-хан. – Тут или вы с нами, или против нас.

Он с наглой самоуверенностью посмотрел на рани, но на лице моей госпожи читались нешуточные сомнения.

– Я уже говорила: если я помогу сипаям, но британцы все равно победят, что они со мной сделают? Что они сделают с Джханси, если уж на то пошло? Я нахожусь в трудном положении. Мне следует соблюдать нейтралитет.

– И ваша совесть позволит вам сохранять нейтралитет даже после меморандума? – рассердился он. – Предположим, вы откажетесь помочь сипаям. Тогда все решат, что вы на стороне британцев. Что в таком случае будет с Джханси?

Как только рани отпустила нас, я поспешила вниз по лестнице в дургавас, чтобы написать Анудже письмо. Надо предупредить ее о меморандуме и о том, что вытворяют кутвали. Она должна спрятаться, если кутвали постучат в дом Шиваджи. Затем я пошла к Гопалу и попросила переслать письмо сестре. Возвращаясь в зал дурбара, я встретила на лестнице Арджуна. В мягком колышущемся свете масляных светильников его лицо казалось вытесанным из камня.

– Что ты думаешь об Азимулле с его угрозами по поводу с нами или против нас ? – спросила я.

Арджун оглянулся. Возле нас стояла Мандар. Моти о чем-то разговаривала с Каши несколькими ступеньками ниже. Я очень сомневалась, что они обращают на нас внимание.

– Британцев надо остановить, – сказал капитан. – Я давно знал, что сипаи рано или поздно восстанут, но мне не нравится, что Азимулла-хан собирается возглавить их. Его надо держать подальше от любой революции.

– Да, но теперь я понимаю, почему Азимулла-хан настолько желчен, – заявила я.

– Сита, я хочу тебе кое-что сказать.

Мы стояли в мерцающем свете масляных ламп. Стражи, поднимаясь и спускаясь, проходили мимо нас.

– Тогда на судне… когда я сказал, что надеюсь со временем жениться и иметь детей… я имел в виду тебя… Я хочу взять тебя в жены и иметь от тебя детей…

Меня охватило волнение, и я, чтобы не упасть, прислонилась к стене. Почему он признался мне в этом? Мы ведь потерпели в Лондоне неудачу. Рани никогда не отпустит меня. Зачем он говорит о столь заманчивой возможности, если понимает, что все это теперь находится вне нашей досягаемости?

– Я дургаваси. Мне двадцать два года. Я должна помогать отцу. Не стоит разрушать нашу дружбу несбыточными мечтами.

Я знала, что в моих словах звучала горечь. Я видела в его глазах сожаление. Однако Арджун лишь поклонился, давая знать, что он все понял, и провел меня в зал дурбара.

Там я подавила чувства, которые грозили задушить меня. Я справлюсь. Я справлялась и с худшим. Я стебель бамбука, а бамбук гнется, но не ломается.

Существует всего несколько событий и картинок из жизни, которые запечатлелись в моей памяти особенно ярко. Например, я помню обстоятельства смерти мамы. Я помню запахи куркумы и кардамона, витавшие в воздухе. Я помню, как капли дождя падали с угла крыши нашего дома в глиняный горшок, стоящий снаружи. Я помню свои чувства, когда мне сказали, что я стану дургаваси. Мне никогда не забыть смятения, вызванного вестью о смерти маленького Дамодара, и горечи от мысли, что рани потеряла Джханси и больше не может править княжеством… Все это я могу вспомнить с фотографической точностью… А то, как мятежники появились в Джханси? Это навечно осталось в моей памяти.