Александр Артищев - Гибель Византии

Саган-паша решился на переговоры. Кивком подозвав к себе переводчика, коротконого грека-ренегата, он сквозь зубы бросил ему:

— Пойдешь к гяурам и скажешь им: паша предлагает вам жизнь в обмен на оружие. Они — моряки, и должны знать, что лучше невольниками ворочать весла на галерах султана, чем через час усесться на кол верхом.

Грек поклонился, размотал свой тюрбан и размахивая белой материей как флагом, боязливо двинулся к ближайшей башне.

— Поторапливайся! — рявкнул паша, глядя, как парламентер осторожно переступает через мертвых и умирающих.

Железная дверь у основания башни чуть приоткрылась и грек быстро прошмыгнул в образовавшуюся щель.

Паша нетерпеливо тронул плетью коня и рысью проехал перед рядами своих солдат. Боевой азарт уже сошел с их лиц, сменяясь усталостью и раздражением на досадную помеху.

Вскоре от верхней площадки башни послышался окрик. Темная фигура, описав дугу, звучно шлепнулась об землю. Паша приблизился к распластанному на камнях телу парламентера, бегло взглянул в широко открытые, полные ужаса глаза мертвеца и перевел взгляд на записку, приколотую ножом к его груди.

— Прочти, — кивнул головой он Исмаилу.

Вельможа спешился, выдернул нож и приблизил записку к глазам.

— Условие принято. Оружия много. На каждом клинке — ваша жизнь, — вслух читал юноша.

— И это всё?

— Да, светлейший. Написано кровью, — Исмаил отбросил записку и вытер руки об халат.

Саган-паша помолчал.

— Теперь пойдешь ты, — бросил он своему приближенному.

— И скажешь им следущее…..

Сотник Даниил неприязненно смотрел на стоящего перед ним турецкого сановника.

— Мы уже дали ответ Саганосу…. или как там его? Похоже, ему требуется подтверждение? — хмуро спросил он.

— Не торопись, о отважный, — Исмаил говорил на хорошем греческом языке.

— Мой господин умеет ценить мужество, даже если это мужество врага. Он счел нужным изменить свое первоначальное предложение. Но перед тем, как огласить новое, дозвольте мне сказать вам несколько слов от самого себя.

Он облизал пересохшие губы и повел глазами по сторонам. Вокруг стояли воины в изрубленных и окровавленных латах. Многие из них были ранены, но и те, кто еле держался на ногах, не выпускали из рук оружие.

Исмаил повысил голос, зная, что его слушают все, даже наблюдатели у бойниц, зорко следящие за каждым движением врага у подножия башни.

— Оглянитесь вокруг, христиане! Вы увидите то, что очевидно уже всем. Город взят армией султана, корабли ваших единоверцев во всю мочь спешат в свои дальние страны. Войска ваши разбиты, император взят в плен и скоро будет казнен. Ответьте, храбрецы, кого вы собираетесь защищать? Во имя чего бросаться вам в объятия смерти? Войско султана несметно и вы продержитесь не более нескольких часов, пока все три башни не обложат бочками с порохом и не взорвут вместе с запершимися в них людьми.

— Ты что это, нечестивый, пугать нас вздумал? — взревел один из моряков и с поднятыми кулаками бросился на турка.

Даниил тычком возвратил его на место.

— Говори короче, — потребовал он.

— Светлейший паша предлагает вам вернуться на свои корабли и с почетом уплыть к берегам своей страны. Препятствий вам чиниться не будет. Вы можете забрать с собой всех раненых и оружие.

Он говорил страстно, пытаясь пробить глухую стену недоверия.

— Никто из подданных султана не посмеет преградить вам дорогу. Да и зачем? Поверьте, мы тоже устали от крови.

— Это вы-то? Устали от крови? Ну ты шутник…! — боец с перевязанной головой вознамерился метнуть в турка топор, но был остановлен рукой товарища.

Сотник колебался. Условия были настолько почетны, что невольно вызывали подозрение.

— Вам также дозволяется свободно сноситься со своими земляками в двух соседних башнях и даже дается время для раздумий…., - продолжал Исмаил.

— Не верьте ему, это обман! — закричал кто-то.

— Мусульмане готовят ловушку!

— Император взят в плен? Где свидетели?

— Лжет, вражья душа!

— Попридержите языки! — рявкнул Даниил.

— Жив император или нет, подмоги нам не видать, усвойте это прочно. Идти на соединение с другими отрядами? Нас слишком мало, чтобы пробивать себе оружием дорогу. Да и в какую сторону податься, кто может ответить?

Он обвел взглядом притихших солдат, затем вновь повернулся к османскому сановнику.

— Как мы можем знать, сдержит ли твой хозян слово?

Исмаил утёр платком мокрый от пота лоб.

— Саган-паша предусмотрел всё. Он дает вам в заложники своего племянника.

Он на мгновение запнулся.

— И меня, сына синопского воеводы. Это должно убедить самых недоверчивых из вас. Впрочем, выбор у вас невелик. Решайте сами.

Обсуждение условий, выдвинутых Саган-пашой было жарким, но непродолжительным. Сомневающихся или упрямцев сломили быстро — выбор был и впрямь невелик. Умирать же без цели и без смысла не желал никто.

Через некоторое время, все критяне, выстроившись в боевой порядок, с оружием в руках, неся на самодельных носилках раненых, молча покидали захваченный город. Оцепленные по бокам рядами азапов, они направлялись к пристани, к своим кораблям, стоящим на якорях у причала.

Лишь когда все воины поднялись на борта галер и последняя шлюпка была готова отчалить от берега, Даниил дал знак отпустить обоих заложников. Лодка, гребцы на которой не жалели сил, поспешила к одной из галер. Выбрав якоря, моряки налегли на весла и два небольших судна медленно поплыли прочь от гибнущего города.

Приплясывая и испуская гортанные выкрики, Ангел быстро пробирался по захваченным неприятелям улицам Константинополя.

Штурм укреплений не в первый раз заставал лазутчика за пределами укреплений, но прорыв врага в город оказался для него, как и для многих прочих, полной неожиданностью. Кляня себя за оплошность, он влился в толпу анатолийцев и вместе с ними проник через разбитые ворота.

Он спешил, почти бежал по знакомым кварталам, не замечая разгула опьяненной победой солдатни. Что ему до неравных стычек горожан с захватчиками, до начавшихся повальных грабежей? Когда в доме пожар, спасают самое ценное. Его цель — старинный особняк на тихой неприметной улочке. Даже смертельно раненный, с переломанными ногами и истекающий кровью, он полз бы к старцу, затмившему в его глазах и в сердце всех созданных когда-либо человечеством богов.

Ангел знал, что Феофан никогда не покинет Города, частью которого он стал, с которым слился и плотью и душой. И потому он упрямо прокладывал себе путь сквозь возбужденные толпы грабителей, чтобы в последний раз припасть к ногам старика, ощутить у себя на лбу руку божества, почти невесомую от множества прожитых лет. К чему ненужные слова? Смерть прекрасна, если она — смерть верного пса, до последнего вздоха своим телом защищающего хозяина.