Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

— Далее? — спросил Выговский.

— Далее, — усмехнулся Ястрембсний, — если нас постигнет какая-нибудь неудача, — все может быть, пан генеральный писарь, ибо не так легко стать гетманом Украины, — то ты будешь иметь удовольствие увидеть меня в Чигирине, но опять как негоцианта Якоба Роккарта.

— Пан Ястрембский, взвесь: если будет худо, Лаврин Капуста до нас доберется. Он уже и сейчас пронюхал дорожку к моему дому в Чигирине. Сосчитай только, кого он взял…

— Не теряй кинжала, который даю тебе, — вместо ответа проговорил Ястрембсний. — И будем прощаться. Когда ты ехал сюда, за тобой не следили?

— Кто может следить за Генеральным писарем, если в лагере нет Лаврина Капусты? — Выговский поднялся.

— Это тебе, — сказал Ястрембский и положил перед Выговским на стол кожаный кошелек. — Пять тысяч гульденов.

Выговский поспешно спрятал деньги в карман кунтуша.

— Если случится тебе, пан Выговский, прибыть в Чигирин раньше меня, то заезжай в корчму «Меч и сабля», что стоит на перекрестке Чигиринской и Субботовской дорог, и, выпив кружку меда, присмотрись к хозяину корчмы. Его зовут Чабрец. Ты не забудешь? Чабрец. он нам, возможно, понадобится. Имей в виду — это наш человек.

Ястрембский пожал руку Выговскому и проводил его до порога. Склонив голову, он торжественно произнес:

— К вящей славе божией.

— К вящей славе божией, — ответил Выговский и вышел из покоев.

За дверью генерального писаря ожидал, тот же монах, который привел его сюда.

Когда Выговский в сопровождении Цыбенка воротился в табор и принялся умываться, в его шатер с криком прибежал есаул Лученко:

— Пан генеральный писарь, тебя гетман кличет! Искали по всему табору. Скорей на раду!

Выговский, наскоро вытерев руки, поспешил к шатру гетмана. Там он уже застал полковников Пушкаря, Богуна, Тетерю, Мужиловского, Барана. Рядом с гетманом сидел боярин Бутурлин. Хмельницкий поглядел пытливо на запыхавшегося Выговского и заговорил:

— Панове старшина, созвали мы вас с воеводой Василием Васильевичем, чтобы сообщить вам важную весть, Хан Магомет-Гирей с шестидесятитысячной ордой выступил на Украину. Они идут южною степью, минуя Каменец, и спешат сюда, чтобы ударить нам в спину. Посоветовавшись с воеводой, решили мы идти навстречу татарам и дать им бой. Они сильны, только если им удастся воровски порваться в дом, а встретить смерть лицом к лицу — этого они страшатся больше, чем своего Магомета.

У Выговского задрожали руки. он спрятал их глубоко в карманы своего кунтуша. Лихорадочно мелькали мысли. Что же делать? Не поехать ли сейчас снова в монастырь? Но безопасно ли это теперь? Не лучше ли проскочить за королевского грамотой к Любовицкому и затем проехать навстречу татарам? Снова этот проклятый Капуста возник перед ним. Не зря сидел он, видно, в Чигприпе.

Восьмого ноября казаки и стрелецкое войско выступили навстречу орде, возвращаясь на Украину. В Люблине, Тернополе и многих других значительных городах и замках остались гарнизоны московско-казацкого войска. Воины двигались, разбившись на две колонны.

Тысяча людей со стен Львова наблюдали, как за передовым Чигиринским полком ехал сам гетман, окруженный генеральной старшиной.

Оп сидел прямо в высоком седле, на белом копе в злато-мшаной сбруе, покрытом алого попоной. Над гетманом генеральный бунчужный Василь Томиленко высоко держал пышный белый бунчук с золотым крестом на древке. Рядом генеральные есаулы Лученко и Лисовец держали два стяга — один малиновый, а другой, личный гетманский, — черно-желтый. Тридцать разноцветных знамен полков и городов Украины везли за гетманом полковые хорунжие.

Трубили трубы, звенели бубны, довбыши били в котлы.

Войско возвращалось на Украину с великими победами, и утреннюю тишину широкой осенней степи, тронутой первым заморозком, разрывала тысячеголосая песня:

Богдан Хмельницкий внимательно слушал песню и задумчиво глядел на торный шлях.

В этот миг он подумал о Ганне. Представил себе, как, воротясь в Чигирин, встретит ее. Как прижмется она к его груди, но не на глазах старшины и войска, а дома, и он скажет ей о том, чем жил и чем тревожился все эти беспокойно-долгие дни. И напомнит он ей, как после Берестечка, в глухом селе, в осеннем яблоневом саду, говорил ей про Червонную Русь, поверял ей свой тайный замысел — освободить горемычную сестру Поднепровской Украины из-под шляхетского ярма. Что ж, почин сделан! И хороший почин. Радовало гетмана еще и то, что предупреждал он воровской набег татар. Не будет уже так, как было под Зборовом и Берестечком. В силе и готовности встречает он орду. Думали, видно, паны-ляхи, что таким способом удастся им вонзить нож в спину казакам и стрелецкому войску. Напрасно радовались. Не бывать такому. Теперь не те времена. Это уже не до Переяслава, а после Переяслава! Забывают об этом спесивые шляхтичи. Что ж, он напомнит им это еще раз!

По дороге войско встретил Лаврин Капуста, и гетман пересел с ним в крытый возок.

…Татары двигались навстречу казакам на полном марше. Дороги подмерзли, и коннице было совсем легко. Только за пять миль от Озерной высланная вперед разведка принесла хану Магомет-Гирею весть о том, что какое-то войско идет из-под Львова. А позднее проведали хан и мурзы, что это двумя колоннами идут казаки и стрельцы. Посовещались мурзы и посоветовали Магомет-Гирею выслать несколько отрядов, чтобы врезались между московитами и казаками, а когда начнется между ними замешательство, тогда и хану ударить всеми главными силами. Магомет-Г'ирей выслушал совет своих мурз. Так и поступил. Но не сталось так, как думали мурзы.

В недолгой, но упорной схватке казаки побили татар. Орде пришлось поспешно отступить, оставив на поде битвы сотни убитых и раненых, а многих казаки взяли в плен. Как ни ярился хан Магомет-Гирей, а должен был поднять белый прапор и трубить перемирие. Хан Магомет-Гирей послал в табор Хмельницкого трех своих главных воевод и советников — Карач-мурзу, Бекташ-мурзу и Девлет-мурзу.

Хмельницкий принял их при всей генеральной старшине и в присутствии боярина Василия Васильевича Бутурлина. Мурзы положили к ногам гетмана золотой лук с серебряными стрелами и украшенное серебром и драгоценными камнями седло. Сказали мурзы — великий хан Магомет-Гирей просит великого гетмана Богдана Хмельницкого прибыть гостем в его шатер под Озерной.

— Если бы не недуг, — говорил Карач-мурза, — то сам хан прибыл бы к гетману, ибо любит он его, как брата, и почитает за его рыцарство и мудрость, о которых давно наслышан, еще в Стамбуле живши.