Александр Козенко - Джон Голсуорси. Жизнь, любовь, искусство

В таком окружении Голсуорси со светскими манерами и холеной внешностью чувствовал себя стесненно, но сумел вызвать к себе симпатию сына Гарнетов Дэвида, который всегда ждал рассказов Голсуорси о гордом олене и краснокожем проводнике-индейце и дал гостю тайное прозвище Бегущий Лось. Дэвид восхищался тем невозмутимым спокойствием, с которым Голсуорси совершал отважные поступки. Так, никто не решался приблизиться к кошке Гарнетов, пришедшей в ярость от того, что собака проявила интерес к ее котятам, а Голсуорси вынес кошку из дома с таким видом, будто «она ласково мурлыкала у него на руках в ответ на его ласку». А как все растерялись, когда их собака Пупси притащила в дом разлагающуюся и покрытую червями воловью голову. Голсуорси же решительно взял лопату и кирку, отнес зловонный предмет в глубину сада, где вырыл большую яму, в которую закопал голову. Вернувшись, он тщательно вымыл руки и отряхнул колени носовым платком, смоченным одеколоном.

Вместе с тем отношения Голсуорси с Гарнетом были весьма напряженными. Когда в феврале 1902 г. писатель послал критику первый вариант «Острова Фарисеев» (первоначальное название «Язычник»), в сопроводительном письме указывал: «Я не уверен, что поступаю правильно, посылая вам эту рукопись в таком виде, но не могу не сделать этого, а потому хотел бы верить, что вы не разгромите ее полностью до тех пор, пока я не закончу работу над ней». Видно, что Голсуорси нуждался в критической оценке Гарнета, но не всегда считал ее достаточно конструктивной и справедливой. В данном случае отзыв был благоприятный: «В настоящий момент, независимо от всех критических замечаний, позвольте мне сказать, что “Язычник” делает вас достойным симпатии в человеческом плане и что рукопись имеет огромное значение и для писателя, и для читателя, так как призвана сократить дистанцию между ними, устранить отчужденность и взаимное непонимание».

В начальный период творчества Голсуорси поддержка и помощь Гарнета были для него полезны. Его авторитетные отзывы влияли на издателей. Без его рекомендаций в журналах не появлялись бы рассказы и стихи Голсуорси. Так, в апреле 1901 г. он представил «Спикеру» и «Манчестер Гардиан» стихотворения Голсуорси «Мужество» и «Приключения странствующего рыцаря». 19 июня того же года он писал Голсуорси: «Редактор “Спикера” написал мне, что опубликует ваши стихотворения, но позднее: сейчас он полон “под завязку”». А в письме от 20 мая 1903 г. Гарнет дает советы по изданию романа «Остров Фарисеев». «В нем очень сильна критическая сторона, и он великолепно написан. Я вчера повторил это Дакворту. Я также сказал ему, что посоветовал вам обратиться к Хайнеманну и Метьюену, а к нему в случае необходимости вернуться позднее – по вашей системе половины прибыли».

Несмотря на растущую известность Голсуорси как писателя, связь с Адой делала его в обществе изгоем. Многие его знакомые перестали принимать его у себя и даже не относились к нему с должным уважением. На глазах Ральфа Моттрэма, которого как-то Голсуорси взял с собой в свой клуб «Юниор Карлтон», один молодой член клуба демонстративно сделал вид, что не заметил Джона. Ральф вспоминал: «Как-то Голсуорси пригласил меня на ланч в “Юниор Карлтон Клуб”, в котором он все еще состоял. Я был под впечатлением величественного появления в этом месте и поднялся по мраморной лестнице с некоторой робостью. На полпути наверх Голсуорси встретил спускающихся школьных друзей или знакомых и хотел пожать им руки в его очаровательной легкой манере: “Привет! Я не видел тебя с…”. Но никто не замечал протянутой руки, и резко отворачивались от него. Джек так взглянул на них, что этим мог бы убить более чувствительные натуры, и не сказал ни слова за ланчем. Затем эта жанровая сцена была использована им в рассказе “Спасение Суизина Форсайта”. Скорее этот инцидент демонстрировал неприятие развода. Его, однако, не просили выйти из Клуба, и он еще несколько месяцев не писал заявление о выходе». Подобные случаи привели к тому, что он перестал бывать в клубах и обществе. Круг общения Голсуорси сместился в среду писателей и поэтов, критиков и издателей.

Голсуорси часто гостил у Конрада, который отличался беспокойным нравом и часто менял место жительства. Уйдя с морской службы, он с женой старался прожить на доходы от публикаций своих книг. Его супруга Джессик отлично вела домашнее хозяйство, но мало разбиралась в творчестве писателя. Она сама прекрасно понимала, как важно для Конрада творческое общение с друзьями-литераторами: «Я была благодарна, когда кто-нибудь из самых близких его друзей – Джон Голсуорси, Эдвард Гарнет или Е. Л. Сондерсон – могли приехать к нам на весь уик-энд. Симпатия и поддержка, исходившая от них во время этих посещений, благотворно влияли на “умственный механизм” Конрада и вселяли в него бодрость».

Конрад часто находился в депрессии и терял уверенность в себе как писателе. Он писал Голсуорси: «Все, любой успех кажется таким безнадежно далеким, как будто он находится за пределами времени, отпущенного человеку, как будто это одно крошечное мгновение, ради которого мы должны безумно суетиться. Вы не представляете себе, как поддерживает меня ваш интерес ко мне. Я невыразимо устал думать и писать, видеть, чувствовать, жить».

Дружба домами носила очень теплый характер. Так, Конрад писал о своем маленьком сыне: «Борис интересуется, не приходитесь ли вы родственником Джону, покорителю великанов? А в остальном у него все прекрасно».

Не кто иной, как Конрад, познакомил Голсуорси с Фордом Медоксом Фордом (Хьюффером). Тогда Форд жил в Пенте близ Олдингтона, а когда в сентябре 1898 г. этот дом снял Конрад, он с женой переселился в деревенский коттедж. Конрад был рад сообщить Голсуорси: «Хьюффер влюбился в книгу “Под четырьмя ветрами”». А о рассказе «Спасение Форсайта» сам написал его автору: «Это самая прекрасная вещь из написанных вами». Форд оставил воспоминания о своей первой встрече с Голсуорси в Пенте: «Я приготовился к чему-то необычному, заметив, с каким сияющим лицом Конрад сообщил: “Джек спрашивает, можно ли ему прийти”.

Я правил резвой кобылой. Он (Голсуорси) ухватился сбоку за экипаж, но не сел в него, а сказал, что хочет немного поразмяться…

Я стегнул кобылу. Это было очень хорошее животное, старое, но в его жилах текла кровь настоящего арабского скакуна. Я думал, что увижу этого парня лишь через четверть часа, когда подъеду обратно к дому… Но он был рядом – бежал, держась за коляску, с невозмутимым спокойствием. И пока мы ехали по Пикадилли, он беседовал со мной… о глинистых землях вокруг Пента, которые переходят в известняковые холмы; о том, откуда берутся молодые куропатки; о Шелби Лаундсе, бесстрашном хозяине гончих в Восточном Кенте, который когда-то разводил собак в Кливленде. Англичане должны знать все эти вещи, иначе им не о чем будет болтать. Таким образом он пробежал милю с четвертью. Я чувствовал себя как Мопассан, когда перед его каноэ вынырнула голова Суинберна и поэт поплыл к берегу рядом с лодкой, весело рассуждая об Анакреоне».