Иван Фирсов - Головнин. Дважды плененный

Само собой выделялись деньги на подарки японским правителям, одаривались и пленники — японцы…

Месяцами шла почта в Иркутск — оттуда в Охотск, там подбирали судно, экипаж, снаряжали к плаванию.

Осенью 1792 года из Охотска вышла и взяла курс к берегам Японии бригантина «Святая Екатерина» под командой опытного морехода, штурмана, «прапорщичьего ранга» Василия Ловцова.

Начальствовал над экспедицией городничий города Гияшгинска поручик Адам Лаксман. На борту бригантины находились и трое возвращавшихся на родину японцев. В пути Лаксман и Ловцов сочинили письмо японскому правительству. В нем сообщили подробности спасения японцев, описали их странствия по России.

А нынче же «всепресветлейшая российская государыня соизволила указать генерал-поручику Ивану Пилю, чтоб упомянутых подданных великого Нифонского государства возвратить в их отечество, чтоб они могли видеться с своими родственниками и соотчичами». Затем указали и главную цель своего вояжа: «… просим вас, чтоб главное начальство оного государства предписало своим подданным, дабы оные нам, как соседственным союзникам без всякого препятствия безвозбранной вход иметь позволили, не щитая нас за противоборствующих и нечестных противников».

Письмо перевели на японский язык и вручили его в порту Хакадате местному начальнику. Началась долгая и канительная процедура. Только через месяц Лаксману с японцами разрешили сойти на берег и отправили под конвоем к старшему начальнику в город Матсмай. Своих подданных японцы не хотели принимать, они считались как бы изменниками, покинувшими родину. Их заключили под караул, куда-то отправили, и судьба их осталась неизвестной.

Лаксмана в столицу Японии, город Эдо, не пустили, только через полгода вернули и письмо, якобы из-за невозможности его прочтения. В тот же день японские власти известили о запрещении плавать вдоль берегов Японии…

И все-таки японцы разрешили для установления торговых связей одному русскому судну посетить порт Нагасаки и выдали специальный «Лист о позволенном ходе в Нангасакскую гавань».

Протянулась первая ниточка, связывающая заморскую Страну Восходящего солнца с Россией. Для пользы Дела следовало, ухватившись за нее, не теряя времени, упрочить связи. Императрица осталась довольна вояжем, наградила и Лаксмана, и Ловцова. Увы, этим все и закончилось…

Японцы чествовали русских мореходов на горе Хоккайдо, а в далеком Кронштадте выпускники-гардемарины держали последние экзамены на «мичмана». В науках Василий Головнин преуспел и значился одним из первых в выпуске.

Как томительно тягостны последние выпускные экзамены в ожидании вступления на палубу корабля офицером! И как горестно знать, что заветное откладывается на целый год! «За малолетством, — как вспоминал много лет спустя Василий, — потому, что ему не было тогда 17 лет от рождения». Но нет худа без добра. «Хотя ему и горько было оставаться в корпусе за то, что он на 17-м году кончил те науки, которые надлежало кончить на 18-м, но обстоятельство сие послужило для него к большой пользе и впоследствии имело влияние на всю его жизнь… В последние годы бытия в корпусе любимое его упражнение состояло в чтении морских путешествий, географических книг и умозрительной физики, из коих Буффоново сочинение о теории Земли читал он несколько раз. Сие то чтение поселило в нем непреодолимую страсть к путешествиям».

Кроме того «обратил все свое внимание, все минуты словесности и иностранным языкам, и в восемь месяцев „выучил русскую грамматику, историю, географию“. Он скромно умалчивает, что за этот год прочитал переводы книг Руссо и Вольтера, Дидро и Монтескьё, тех людей, идеи которых всколыхнули в эти годы умы французов.

Зачитывался он и вдохновенными поэмами Джона Мильтона «Потерянный рай» и «Возвращенный рай».

Немало гневных чувств к тирании, гнету, несправедливости будили они в юном сердце. Исподволь и на всю жизнь закладывались основы моральных устоев…

Мало кому доступны были такие книги в столице, но старанием Голенищева-Кутузова находились в библиотеке корпуса. По-разному к ним относились читатели-моряки, обитатели светских салонов.

Екатерина II устремила все свое внимание на западную окраину Европы. Там, на берегах Сены, третий год бурлила и бесновалась чернь. Вначале она штурмовала Бастилию, потом принялась за правителей в Тюильрийском дворце. Российская императрица была не прочь показаться в Европе сторонницей свободомыслия. Вольтер и барон Гримм были ее постоянными корреспондентами. Но принципы свободы хороши до известных пределов, и ее плодами суждено пользоваться только «просвященным» умам. «Я не верю в великие правительственные и законодательные таланты сапожников и башмачников, — писала Екатерина в Париж, барону Гримму. — Я думаю, что, если бы повесить некоторых из них, остальные одумались бы…» И тут же предложила австрийскому императору Леопольду удушить строптивую французскую чернь. В союзники призвала недавнего противника короля Густава III. Но внезапно загадочная смерть постигла Леопольда, и в эти же дни на маскарадном балу политические противники убили Густава III…

В январе 1793 года в Париже казнили Людовика XVI. Когда эта весть достигла Петербурга, Екатерина велела объявить шестинедельный траур…

К счастью, это печальное событие не успело затмить радости Василия Головнина. 19 января 1793 года Адмиралтейств-коллегия «приказала гардемарин 53 человека выключить из корпуса, произвести в мичманы и старшинство считать с 1 числа сего месяца, а именно сержантов: Василия Головнина, Николая Тулубьева…».

Новоиспеченные мичманы получили отпуск. Многие поехали под родительский кров. Головнина давно звали родственники в Гулынку, навести порядок в скромных наследственных имениях. Но Василий решил иначе, «он решился оставить малолетних братьев своих и доставшееся ему общее с ними родительское имение в Рязанской и Калужской губерниях под чужим присмотром и управлением для того, чтобы самому, продолжая службу, иметь случай и способы путешествовать. Он хорошо знал, сколь много должен будет потерять, оставляя имение в опекунском распоряжении, но не оставил службу, к которой скоро пристрастился, даже и тогда, когда братья его вступили в оную и имение их год от году приходило в большое Расстройство».

Не успели молодые выпускники-мичмана как следует отпраздновать свое производство в трактирах Кронштадта, как объявили тот самый траур по Людовику XVI. Быть Может, и к лучшему — на червонец в месяц особо не разгуляешься.

Императрица заявила о разрыве отношений между Россией и Францией впредь до восстановления в ней порядка и «законной власти». Следом вышел именной указ Сената выслать из России всех французов, кто под присягой не отречется от «революционных правил».