Иван Фирсов - Головнин. Дважды плененный

Наступили последние дни перед уходом. «Диана» загружала меха, разные товары для доставки на Камчатку, но за плату. Из этих сумм Головнин по праву распорядился «употребить на удовольствование нижних чинов заслуженным жалованием».

Накануне ухода «Дианы» на Ситху вернулся с промысла бриг «Юнона» с помощником правителя Иваном Кусковым. Он вместе с Барановым приехал на шлюп с просьбой.

— В стычке с индейцами наш промышленный умелец сильно ранен в руку. Не можете ли вы взяться вылечить его?

Головнин без колебаний принял на борт раненого. За время плавания Бранд полностью залечил рану.

Правитель не остался в долгу. Когда Головнин приехал прощаться, протянул ему сшитую из серых листов суровыми нитками тетрадку.

— Вижу ваше неравнодушие к разным происшествиям и судьбам людей, господин Головнин. Сие записки моего приказчика Тараканова Тимофея. Запрошлым годом разбился он на бриге «Святой Николай», в плену состоял у колошей, натерпелся многое. Возьмите, быть может, вам к делу пригодится…

В полдень 4 августа «Диана» подняла якорь. Переменный порывистый ветер расправил сморщенные паруса, шлюп, лавируя, медленно двинулся к выходу из залива.

Справа, одетая шапкой серых облаков, мрачновато насупилась вершина Эчкомба.

На верхней палубе, вдоль правого борта, кроме вахтенных растянулись цепочкой свободные от службы матросы. На баке закрепили якорь, разогнувшись, замахали шляпами служители.

— Прощай, Америка!

Командир растянул рот в лукавой улыбке.

— Кому прощай, а кому, быть может, и до свидания…

Второе зимование в Петропавловске экипаж «Дианы» находился под присмотром командира. На этот раз он далеко не отлучался, в хорошую погоду выезжал в окрестности, а большую часть времени приводил в порядок свои записки о Камчатке и Русской Америке.

Но прежде, первым делом, пока экипаж готовил шлюп к зимовке, обустраивался на берегу, следовало донести о прошедшей кампании Морскому министру.

В далеком Петербурге забот хватало. Третий год на Балтике шли стычки с англичанами и шведами, частенько не в нашу пользу. Англичане особо не наседали, но кусались больно.

Нынче над всеми флотами и портами главенствовал новый Морской министр, маркиз де Траверсе.

Узнав о смене флотского начальства, Головнин шутливо заметил Рикорду:

— Чудно получается, российским флотом начальствует маркиз. Не хватает, чтобы завтра какой-нибудь лорд или виконт Адмиралтейством у нас заправлял…

— Ты-то о нем что знаешь? — полюбопытствовал Рикорд.

— Ровным счетом, как и ты, почти ничего. Где-то на Черном море обитал перед нашим отплытием из Кронштадта…

Откуда было знать мореходам на Камчатке подноготную нового министра. Но совсем неплохо были осведомлены о нем в петербургских салонах. Французского эмигранта и авантюриста, безвестного капитана Жана Франсуа де Траверсе в свое время благосклонно приняла на службу императрица Екатерина II, которая питала особую слабость к беглецам из мятежной Франции. Карьера его была скорой и блестящей, не в пример русским офицерам. Сразу получил чин контр-адмирала. В 1802 году Александр I назначил Траверсе Главным командиром Черноморского флота и военным губернатором Севастополя и Николаева.

Все, что можно было уничтожить из созданного адмиралом Федором Ушаковым и его сподвижниками для укрепления флота, было добросовестно разрушено Траверсе. За эти «заслуги» император назначил маркиза министром военных морских сил.

Из рапорта лейтенанта Головнина адмиралу маркизу де Траверсе:

«… правитель Баранов меня уведомил, что компанейские селения великую нужду имеют в помощи военного суда и именно три главные:

1. Получил он известие от российского генерального консула Дашкова, в Филадельфии пребывающего, о приготовлении английских корсаров сделать на здешние колонии нападения, а крепости их, будучи не иное что как полисад с пушками малого калибра, не могут сопротивляться европейским военным судам.

2. Суда Американских Соединенных Штатов, за небытностью при берегах военного судна, не боятся снабжать диких жителей огнестрельным оружием, порохом и свинцом.

3. Дикие, будучи хорошо вооружены, не боятся при всяком случае делать на компанейские селения нападения, и что только присутствие военного судна может содержать их в страхе.

По сим причинам правитель коллежской советник Баранов просил меня остаться до 1 сентября, но я согласился пробыть в порте Новоархангельске только до начала августа, а 5 числа августа отправился из Америки, дав знать жителям, что шлюп идет крейсировать около берегов, и в продолжении зимы опять возвратится… О состоянии шлюпа вашему высокопревосходительству донести честь имею, что наружных приметных повреждений, ни течи он не имеет, а будучи обшит медью и креплен железными болтами и уже теперь на воде блиско четырех лет, то надобно думать, что для дальнейших и продолжительных походов он не способен, вооружение и паруса в надлежащей исправности. Команда шлюпа обстоит благополучно».

Отправляя рапорт в Петербург, Головнин не знал, что он и его боевой товарищ Рикорд уже полгода, как произведены в капитан-лейтенанты. Известие об этом привез сухопутным путем из Охотска мичман Федор Мур.

Как заведено, очередной чин отпраздновали, но Головнина томило молчание Петербурга о дальнейшей судьбе «Дианы».

— Видимо, мое донесение прошлогоднее не получили, а возможно, не до нас сейчас.

Рикорд успокоительно проговорил:

— Быть того не может, Василий Михалыч, вице-адмирал Сарычев не такой породы человек, он в этих краях долго плавал, нас не позабудет. Следующая почта авось обрадует.

— Теперь оказия по весне прибудет, не ранее.

В конце октября в Петропавловск занесло бурей шхуну «Мария», которая везла из Охотска в Ситху на смену Баранову нового правителя Ивана Коха с семьей. «Мария» осталась зимовать на Камчатке. Разбитной и общительный коллежский асессор четверть века прослужил в Сибири, снаряжал в Охотск экспедицию Сарычева. Но оказалось, не судьба ему править в Новоархангельске. Вскоре после Крещения в одни сутки скрутило его животом и он скончался. Не успели его похоронить, отдал Богу душу унтер-офицер Дмитрий Картавцев. «Он был очень исправный служивый и веселый товарищ, притом крайне добр и кроток». Спускаясь с гор в собачьей упряжке, санки понесло в сторону, седока прямо на сосну, ударился головой.

Пока его по морозу 8 верст осторожно везли в Петропавловск, он закоченел, простудился и умер…

Долгими зимними вечерами, при свете оплывшей свечи, поверял бумаге свои размышления, делился впечатлениями о далекой восточной окраине России командир «Дианы», нет-нет да и открывал томик сочинений Степана Крашенинникова, сравнивал со своими взглядами, делал выводы.