Леонтий Раковский - Изумленный капитан

После чая гречанка ушла за травой для коровы, а Софья осталась с Пыжовым. Они вышли в палисадник и сидели на скамеечке.

Пыжов мало-помалу перестал робеть и разговорился. Он рассказал Софье о своей службе в Синодальной Канцелярии. Пыжов рассказал, что с прошлого года зачислен в «синодальные дворяне», т. е. учится в Синоде канцелярскому делу под руководством канцеляриста Михаилы Остолопова, а два раза в неделю – по средам и субботам – ходит в Сенат обучаться разным другим наукам.

Пыжов не без гордости рассказал, что в прошлом году получал копиистское жалованье – двадцать рублев в треть, нонче получает подканцеляристское – тридцать три рубли, через год канцеляристское – рублев больше восьмидесяти в треть.

Софья делала вид, что внимательно слушает Пыжова. Она хотела дать ему выговориться, чтобы потом понемножку начать выведывать, куда Синод отправил Возницына.

Когда Пыжов рассказал все о товарищах по службе и на минуту умолк, Софья спросила его, отправляет ли Синод кого-либо сейчас в монастырь, в ссылку. Она еще боялась прямо назвать фамилию.

– А то как же, вестимо, отправляют, – ответил Пыжов. – А вам про кого надобно узнать? – спросил он. – Сейчас я в ружном повытье сижу актуариусом, [52]но, коли захотите, я доподлинно узнаю, аль у подканцеляриста Веселовского спрошу – он на исходящем сидит, аль у Череповского – он ведет журнальную книгу, в которую записывается все, что за день сделано Синодом.

– Ладно, как-нибудь потом! – небрежно ответила Софья. Теперь она не хотела говорить Пыжову: авось, еще заподозрит что-либо, приревнует и испортит все дело.

Хозяйка уже управилась с коровой и, стоя на пороге, звала их:

– Пойдите выпейте молочка! Да пора и спать! Гостье с дороги не мешает отдохнуть. Послезавтра – воскресенье, тогда поговорите. Костя вас по Неве на лодке покатает!

– Поедем кататься? – спросил Пыжов, которому было жаль расставаться с Софьей.

– Поедем, – улыбнулась Софья.

Одно дело было на верном пути. Оставалось другое, более важное – паспорт.

Они пошли в дом.

Софья была довольна: дело подвигалось быстрее, чем можно было ожидать – Пыжов окончательно потерял голову.

Он чистился, мылся, каждый день брил бороду, хотя еще нечего было брить, и все делал затем только, чтобы понравиться Шарлотте.

Он был влюблен в Софью и думал, что это его тайна, а это видели все, даже черноглазый, красивый сын хозяйки, шестнадцатилетний Анастас.

Суббота прошла у Софьи в бездельи, хотя дело у нее нашлось бы – надо было привести в порядок измятое от лежанья в узелке платье. Но ведь все знали, что суббота – праздничный день у евреев. Софье волей-неволей приходилось сидеть, сложа руки.

Под вечер прибежал из Сената Пыжов. Сегодня он чуть высидел на уроке. Из ума не выходили синие, глубокие глаза Шарлотты, глядевшие так печально, ее полные покатые плечи, длинные пушистые волосы.

После ужина, как и вчера, снова сидели вдвоем в палисаднике, но на этот раз сидели гораздо дольше – завтра было воскресенье. Воскресенье прошло у Софьи за работой – она гладила, кое-что шила. Пыжов не отходил от нее ни на шаг. Он только сбегал в церковь к обедне показаться начальству, но выстоял лишь до «иже херувимы», а потом потихоньку ушел домой.

После обеда Пыжов и Софья поехали кататься на лодке – лодка у гречанки была своя. Софья не хотела выезжать на Неву – боялась встретиться с кем-либо знакомым, Пыжов тоже, видимо, непрочь был уехать куда-нибудь подальше от посторонних глаз. Они поехали по Большой Невке. За Аптекарским садом пристали к берегу, Пыжов разостлал на земле свой праздничный кафтан, и они сидели, разговаривая. Потом, когда к вечеру стали сильно докучать комары, разожгли костер.

Софья решила сегодня же попробовать вынудить Пыжова на признание. Надо было спешить: уже несколько раз за вчерашний и сегодняшний день хозяйка старалась выведать у Софьи, по какому делу она приезжала в Питербурх. Софья уклонялась от прямого ответа и говорила только, что завтра – присутственный день, и она с утра пойдет по делам.

Ей самой не сиделось в Питербурхе, хотелось скорее найти, увидеть Сашу, облегчить его страдания. Она чувствовала себя как-то виноватой в том, что с ним произошло.

А этот глупый мальчик Пыжов так неопытен и робок в своей любви!

Вернулись домой уже в сумерки. Хозяйка и сын спали.

– Не хочется итти спать, – сказала Софья, останавливаясь у порога домика.

– Посидим еще немного на скамейке! – предложил Пыжов.

Софья только этого и ждала. Они сели.

За Невой лаяли собаки, где-то на реке пьяные голоса орали «Вниз по ма-а-тушке», стучали колотушки караульных.

Было свежо. Софья сидела, поеживаясь.

– Вам холодно? Хотите кафтан? – сказал Пыжов.

– Лучше принесите что-либо, мы окроемся вдвоем.

Пыжов вскочил и побежал в дом. Он быстро вернулся, неся епанчу.

Софья накрылась епанчой, оставляя под нею место и Пыжову.

Пыжов осторожно сел.

– Садитесь поближе! Так вам будет холодно, – сказала Софья.

Он послушно придвинулся. Софья чувствовала, как дрожит его плечо. Оба молчали.

Софья сидела, опустив голову.

– Что вы сегодня такая грустная, Шарлотта? – тихо спросил Пыжов. Софья молчала. Ей, в самом деле, взгрустнулось. Как хорошо было бы, если бы сейчас вместо него здесь оказался Саша!

– Что с вами, скажите? – осторожно дотронулся до ее руки Пыжов.

– Разве вы мне поможете? – обернулась Софья.

В полутьме Пыжов видел, вот тут, близко, большие, точно мохнатые от длинных ресниц ее глаза.

– Я? Да ради вас хоть в огонь! – сказал он.

Софья пристально смотрела на доверчивое, детское лицо, раздумывала: сказать прямо или заставить, чтобы он сам сказал?

Пыжов вдруг не выдержал ее взгляда и, опустив глаза, умолк. Пыжову показалось, что Шарлотта не верит ему.

– А, может, в самом деле я помогу? – несмело сказал он. – Вы скажите…

– Костенька, дорогой, как же мне не быть грустной? Я ж говорила вам – я осталась одна. Брат, с которым я жила в Москве, умер.

Пыжов с большим сочувствием слушал заранее приготовленный только для него рассказ.

– А сейчас мне надо как-то жить. Я здесь чужая всем…

– Шарлотта, вы не чужая! – возбужденно сказал он, сжимая ее руку. – Вы… Шарлотта! Будьте моей женой! У матушки в Псковском уезде пятнадцать душ крепостных. Я сейчас получаю подканцеляристское жалованье, а через полгода буду получать канцеляристское!.. Шарлотта!

«Наконец-то» – обрадовалась Софья.

– Костенька, милый мой! Да как же мне быть твоей женой, коли я еврейка? – сказала она.

Пыжов опешил. Он словно впервые услышал об этом.

Но тотчас же схватился:

– Ну, и что же? Крестись, Шарлотта! Мы подадим доношение. Я у нас в канцелярии в неделю все устрою. Здесь, в Троицком соборе, и перекрестим тебя!