Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

Говорили коротко и ясно, хотя многое, как понимал Миронов, ему не открывали. Видимо, не было нужды.

Да он и не думал обижаться: у каждого свое задание.

Напоследок попросили привести к ним тайком, ничего не говоря в отряде, пять человек, хорошо знающих местность.

— Оружие свое пусть оставят в отряде. Мы их тут снарядим, а у вас, я полагаю, каждая берданка на счету, — мимоходом сказал тот самый седой, которого Миронов выделил в первую встречу.

Сказано — сделано: своих людей Миронов сам проводил к «гостям», проводил отряд до опушки. Постоял, глядя вслед…

…Дней через пять разведчики, побывавшие в окрестных селах, принесли печальную весть: был бой.

Немцы подкрепление вызвали в какой-то особой форме вроде детских комбинезонов, только пятнистых.

Долгий бой был…

В отряд никто не вернулся.

Одно утешало: никаких вестей о пленных не было…

Значит, все в бою погибли. Без мучений…

Размышляя в далекой Белоруссии о неожиданных переплетениях в судьбах штандартенфюрера Борцига и лейтенанта Зайенгера, майор Оверат и не подозревал о том, насколько высоко находятся истоки всего, что тут происходит и чем он так недоволен.

Он, как и большинство людей гораздо более высоких званий и должностей, не знал, что все началось несколько недель назад, в августе.

Во время одного из приемов начальника главного управления имперской безопасности Гейдриха легко подхватил под локоток министр пропаганды Йозеф Геббельс. Довольно легкомысленное звучание его должности никого не вводило в заблуждение: личное имя Геббельса было куда более значимо.

Человек, безусловно, приближенный к фюреру Третьего рейха, Геббельс был, пожалуй, единственным, кто мог оппонировать Гитлеру в вопросах пропаганды. Говоря о необходимости каких-то новых агитационных мероприятий и прославлении героев, идущих в бой с именем фюрера, Геббельс тонко воздействовал и на идеологию нацизма.

Только он смог уже в начале войны с Советами легко и изящно завести разговор о послевоенном будущем не в европейских, а в мировых масштабах.

Поначалу Гитлер перебил и велел больше сил отдавать уничтожению большевизма, но спустя некоторое время сам вернулся к этой теме.

— Для того чтобы англосаксы сами захотели вести разговор о послевоенном устройстве, следует дать им повод, — сказал он. — К концу октября мы выйдем на линию Архангельск — Астрахань и сможем поставить перед этим фактом и Сталина, и Европу! Ни у кого не будет сил отказаться от тех требований, которые выдвинем мы.

Он сделал несколько шагов по огромному кабинету и встал спиной к Геббельсу.

Министр пропаганды давно уже заметил, что фюрер часто прибегает к этому приему, заставляя собеседников превращаться в слух, жадно внимая каждому слову вождя, и приготовился к продолжению речи.

Но Гитлер молчал, и Геббельс понял, что слово предоставлено ему!

— Мой фюрер, — начал он, откашлявшись. — События не только последних недель, но и лет показывают, насколько велик дар провидения, который даровала вам судьба и который вы так восхитительно развиваете все это время! Я говорю об этом не для того, чтобы сделать вам комплимент! Как вождь великого народа, вы не нуждаетесь в похвалах, от кого бы они ни не исходили! Мне кажется уместным именно сейчас задуматься о том, как должен быть устроен мир после нашей победы. Понятно, что после этой победы никто не посмеет ставить нам условия, однако было бы лучше, если бы мы смогли уже сейчас начать поиски потенциальных сторонников, которых смогли бы привлечь для создания прочной системы мироустройства, которая обезопасит рейх и германский народ!

Гитлер перебил, поворачиваясь к нему лицом:

— Геббельс, человеку, отвечающему за то, чтобы наша идеология приобретала все новых сторонников, конечно, следует иногда говорить напористо, но туманно. — Видимо, он был в хорошем настроении, потому что едва заметно улыбнулся. — Но иногда мне хочется просто понимать все, что вы сказали.

Геббельс продолжил:

— Мне кажется, мой фюрер, что нам следовало бы продумать некую последовательность действия после того, как всем станет ясно, что мы победили большевизм и готовы плодами этой исторической победы поделиться со всеми!

Гитлер остановился прямо перед ним:

— Поясните свою мысль, Геббельс!

— Мой фюрер, возможно, полный разгром русских, который, как все мы видим, неминуем, заставит многих наших недругов пересмотреть свое понимание современности!

Он сделал паузу, продолжил:

— Возможно, и англичане поймут, что наша главная задача не в том, чтобы воевать, а в том, чтобы избавить мир от ужасов большевизма.

Фюрер порывисто отошел:

— Возможно, возможно… Возможно, вы правы, Геббельс, но пока все мое внимание должно быть сосредоточено на Восточном фронте и на победе!

Геббельс понял его:

— Мой фюрер, надеюсь, в ближайшие дни я смогу изложить свои предложения более предметно.

Именно после этого Геббельс и подошел к Гейдриху и, ссылаясь на разговор с фюрером, предложил обсудить вопрос подробно.

Он не очень хотел делить славу с начальником РСХА, но без него в этом деле было не обойтись.

Отношения этих людей, скрытно соперничавших в своем стремлении быть полезным Гитлеру, были достаточно сложны, поэтому Гейдрих не стал отказываться, понимая, что такой отказ позже можно будет трактовать как нежелание исполнять волю фюрера.

Решение пришло будто само собой, но Гейдрих прекрасно понимал, что такое возможно только при невероятной концентрации на решении задачи!

Обрадованный найденным решением, он сам позвонил Геббельсу и попросил назвать время. Однако министр пропаганды сразу же понял, в чем причина спешки, и не стал откладывать встречу.

Он слушал, не перебивая, хотя не мог скрыть своего возбуждения. Уже через пару минут он, извинившись перед Гейдрихом, начал расхаживать по кабинету. Видя, как сильно Геббельс хромает, начальник РСХА понял, что никакой наигранности в его поведении нет, и, удивительное дело, прямо на ходу стал придумывать все новые и новые обстоятельства.

Едва Гейдрих произнес «ну, вот, собственно, и все», Геббельс плюхнулся в кресло напротив и стал растирать ногу.

— Я только сейчас заметил, как много ходил, мой дорогой Рейнхард! — признался он. — Но все это совершенно не важно в сравнении с тем восхитительным планом, который изложили вы! Позвольте от всего сердца выразить и восхищение, и радость от предстоящего сотрудничества!

Он закурил.

— Честно говоря, если бы не интересы дела, не необходимость максимально быстрой подготовки к действиям, я бы заявил фюреру, что не имею права считать себя вашим партнером в этом деле, но…