Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

После короткого раздумья Зайенгер спросил:

— Что же может быть худшего?

Лухвитц развел руками:

— У нас его могут просто забрать.

— Кто?

Лухвитц кивнул на потолок.

Так оно и получилось!

Утром, идя по коридору, Зайенгер увидел женщину в черной эсэсовской форме. Привлекла ее фигура, и лейтенант успел подумать, что это еще не восхитительный Рубенс, но на пути к нему!

Только потом он увидел Лухвитца, идущего рядом с ней.

В кабинете пришлось ждать недолго.

— Что? — спросил он, хотя и так все было ясно.

— Кто эта дама?

— Эта дама — оберштурмбаннфюрер фон Греве. Отвечает в РСХА за координацию действий с русскими.

— С кем?

— С атаманом Красновым и остальным старьем! Но старьем полезным! — зло ответил Лухвитц. — Сказала, что это их человек.

Маршруты выверили несколько раз, постоянно напоминая друг другу, что Маштаков быстро двигаться не может.

Наконец он не выдержал и взревел:

— Какого хрена вы из меня калеку делаете!

Никто его не стал успокаивать. Сам успокоился.

Едва он утих и присел, подал голос все тот же Грифель:

— Слышь, Евпраха!

Кстати, к Роману клички не приставали и в конце концов обращались к нему почти по фамилии.

— А чё! — продолжал Грифель. — Давай его оттащим, как нас сдернули с зоны!

Евпрахов повернулся к Грифелю и уставился на него.

Потом, прерывая молчание, сказал почти восхищенно:

— А, ить, мозга! Ай, мозга, Грифель!

Оживленно начали обсуждать, узнавать, есть ли в лагере большой лист фанеры. Фанеры не было, стали говорить о досках, которые можно просто соединить рейками или еще как.

Потом голос подал Герасим Зарембо:

— А санки-то чем плохи?

Повисла пауза. Все-таки Грифель старался для общего блага, а тут…

Но прервал молчание сам Грифель, щедро разрешив:

— Ну, можно и санки! Оно и лучше…

Маштаков не выдержал, выбрался из землянки, опираясь на стенку:

— Придумали тут!.. Детский сад!..

Выход наметили на послезавтра, едва начнет темнеть, потому что договорились о взаимодействии с отрядом из-под Волковыска, а те никак не могли подтянуться раньше.

А утром прибежал малец из села, что в семи километрах, передал слова отца: к вечеру велено собираться полицаям, утром ждут немцев. Будет облава.

Сказал и убежал обратно. Авось не поймают…

Миронов всех снова созвал в землянку, изложил быстро: неспроста полицаи и немцы тут кучкуются, не исключено, что на них и нацелены. А в отряде, как всем известно, женщины, дети, пожилые люди.

Есть предложение отряду перебазироваться прямо сейчас, в срочном порядке.

Выходить ближе к вечеру, чтобы за ночь значительно переместиться и свести к минимуму возможность преследования.

Другие предложения есть?

Других предложений нет.

Далее.

В волковысский отряд отправлена просьба выступить к сегодняшнему вечеру, но гарантий никаких.

Какие предложения?

Поднял руку Маштаков:

— Положение ваше, товарищи партизаны, аховое, но вы и нас поймите, — он повел рукой в сторону уголовников. — У нас задание, которое на нашу совесть положено. Не выполнить его не имеем возможностей. Правильно я говорю, товарищ Евпрахов?

Авторитетный уголовник Евпрахов вздрогнул, будто поперхнулся или рыбной косточкой подавился, но сразу взял себя в руки:

— Правильно.

— Ну, и хватит, правда?

— Мужику много болтать не к лицу.

Миронов напрягся:

— Это как понимать? Вы тут сами все решать собрались? Игнорируете нас?

Маштаков прижал ладошки к груди:

— Ты не кипятись, товарищ Миронов, но как мы ваших женщин и детишек без защиты оставим? Вам перебираться надо безусловно, а без охраны, без сопровождения они что? Они — мишень!

Видимо, Маштаков вспомнил, как над ними летали немецкие штурмовики, и поёжился.

Сделал вывод:

— Так что оставить их вы никак не можете. Да, у нас, если честно, и дел-то немного.

— Как понимать? — насторожился Миронов.

— А так и понимать, что в такой обстановке не то что подготовить документы к вывозу, но и просто просмотреть их не получится. Так что…

— Что «так что»? — Миронов не смягчил голоса.

— Уничтожать придется документы, поскольку нет у меня никаких знаний о них. Есть только понимание: если бы документы были маловажные, за ними бы такой отряд не направляли. Значит что? — обвел всех взглядом Маштаков. — Значит, не дай бог, как говорится, чтобы они к немцу попали.

— И что? — начал догадываться Миронов.

— Дак, что… — видно было, что Маштаков говорит с трудом, но решение им уже принято. — Мы с мужиками сразу решили, если что — жечь там все! Поджигать и вести бой, чтобы сгорело как можно больше!

Помолчал и добавил:

— Вот так. Там, поди, уже давно все готово, так что…

Миронов, выслушав Маштакова, совсем по-домашнему потянулся, будто со сна, потом заговорил, демонстрируя добродушие:

— То есть вы все сами делать будете, а мы, серые крестьяне, спокойно в кустах отсидимся.

Встал, поклонился.

Сел.

Заговорил спокойно, будто малому ребенку втолковывая:

— За понимание наших забот спасибо большое, товарищ Маштаков, но уж сделайте милость, в эти дела не лезьте!

И ладонь выставил, будто отгораживаясь от всех возможных слов и возражений!

И повернулся к Герасиму Зарембо:

— Иди, сообщи всем, что перебазируемся, организуй и… вообще…

Зарембо покорно поднялся и двинулся к выходу, спрашивая на ходу:

— Старшим-то на передислокацию кто пойдет?

Миронов вздыбился было, но Зарембо выстрелил так, что и блатные вздрогнули:

— И даже не думай без меня идти! Есть кому охранение обеспечить!

…Будто вымершее село, только в лесу…

Миронов оглядел пространство, еще недавно наполненное людьми, и зашагал к отряду, которому надо было отправляться к бункеру.

Их было не больше двух десятков человек.

К бункеру пришли часа в три ночи.

Сперва прокостылял туда Маштаков, опираясь на самодельные костыли, сконструированные дедом Рыгором. Просто шагнул в темноту — и был таков.

Минут через пятнадцать раздался свист. Высвистывали «Катюшу».

Двинулись цепью, отойдя друг от друга метров на семь. Мало ли что…

Маштаков ждал их возле серой глыбы, какой ночью казался вход в бункер.

Рядом с ними стояли трое, видимо, те, о ком он столько раз говорил, — Коровин, Ганзя и Рахимов, поздоровались.

— Ну что, — сказал Маштаков, — пошли на экскурсию.

Помещение, укрытое толстым слоем бетона, разветвлялось на множество коридоров, в каждом из которых было множество комнат. Видимо, кабинеты.

В ближнем коридоре все было завалено мешками и заставлено ящиками и коробками.

— Вот все, что смогли найти и спрятать, — пояснил Маштаков. — Это со всех трех караванов. Товарищ Рахимов, например, из второго каравана, может рассказать, а я пока проверю готовность.