Михаил Горбунов - Долгая нива

— Ну, голубчик, как знаете, — пожал широкими плечами главный редактор. — Давайте-ка, други мои, выпьем вот за что. Помните, есть у нашего земляка, сибирского поэта, такое стихотворение — «Шпалы»…

— «…Мы врывались в грозу, нас давили и войны, и горе. Пусть лежим мы внизу — разве мы не похожи на горы?..» — восторженно подхватил юный литсотрудник, большой знаток поэзии, мгновенно выискав в стихах именно те строки, которые в данном случае были нужны главному редактору.

— Да, други мои, так сказать, без всякого подтекста выпьем за людей, которые рвались на фронт, но должны были здесь, в глубоком сибирском тылу, складывать фундамент победы. «…Мы б шумели лесами, но кто бы лежал под колесами, под крутыми откосами, под снегопадом и росами, кто бы нес на себе поезда из огня и металла?..»

Меркулов не был коренным сибиряком, жил здесь всего с десяток лет, однако же успел накрепко полюбить эти края, решив остаться в Сибири до скончания века своего.

Как-то осенней порой Павел Иванович пригласил его на охотничье угодье, километров за шестьдесят от города. Ехали еще несколько человек из редакции — как раз открывался осенний сезон, и какой же охотник усидит в это время дома! «А что, разомнусь и я немного», — решил Меркулов.

На место приехали поздно вечером, наскоро поужинав, легли спать, а утром Меркулов был поражен картиной, которая открылась ему с высокого угора, где стояли потемневшие от времени срубы Амбы. До самого горизонта уходила цепь озер с темными островками куги, по-осеннему ярко голубела вода, словно большие осколки неба пали на широкую землю; левее, через луговину с травой, в последний раз жгуче, без оглядки зеленеющей, был виден лес, и в нем бушевали осенние краски.

Егерь Николай, чей дом снимало охотхозяйство, поднимался от протоки, по которой он вывозил охотников на озера. В правой руке Николай нес фанерный ящик с круглой дыркой, из которой выглядывала голова подсадной утки, а левой, без кисти — из рукава торчала коричневая раздвоенная культя, — прижимал к боку весло. Он подошел, небольшой, тонкий, как-то очень ловко сбитый, улыбнулся, будто белый снеговой ключик пробежал на коричневом лице.

— Высоко идет, едри ее. Вона, вона садят в белый свет как в копеечку.

Меркулов посмотрел туда, куда глядел Николай, увидел легкие дымки над островками куги, а в чистом голубом небе что-то посверкивало белое — только спустя время начали доноситься спаренные хлопки, и Меркулов понял, что это утки пролетают над озерами и по ним палят охотники.

— С такой высоты зенитку надо, тогда возьмешь, — с добродушной улыбкой продолжал Николай. — А так только патроны зря жечь.

«Сколько же ему лет? — подумал Меркулов. — На вид мальчишка, а в избе портрет с солдатской Славой, значит, воевал, да вон и рука оторвана по запястье…»

Между тем Николай отворил крышку фанерного ящичка, вынул из него серую крякву — она была совершенно спокойна, видно, давно привыкла к своему ремеслу, — и кинул на траву; утка, замахав подрезанными крыльями, встала и заковыляла к раскрытым воротцам заднего двора.

— Грунь! — крикнул Николай, увидев жену, вышедшую на крыльцо. — Утку вон покорми… А вы что же, смотрю, без ружья, и одеты не по-болотному, не охотник, стало быть?

— Да нет, — смутился почему-то Меркулов, — просто отдохнуть приехал.

— Ну, у нас тут вольно, — улыбнулся Николай свежему голубому утру.

— Да, уж вольно, — согласился Меркулов, с удовольствием повторив сказанное Николаем слово.

Они прошли в открытые воротца, Николай снял с плеча ружье и вместе с веслом прислонил к серым бревнам избы, сел на скамью, сделанную из толстенной доски, тоже серой, гладкой, будто отполированной.

— Садитесь, Михалыч, вроде так вас величать? Садитесь, покурим.

— Это можно…

Меркулову подкатывало под пятьдесят, но был он еще прям, подтянут, особенно сейчас, в толстом бежевом свитере, в синих военных бриджах и чистых хромовых сапогах. Он был прям, но совершенно сед, а брови у него были темные, и под ними глубоко сидели зеленовато-серые глаза. Вот седые волосы, да резкие складки по бокам рта, да какая-то все же утомленность, сквозящая во взгляде, выдавали возраст Меркулова.

— Да, уж вольно, вольно у вас, — снова повторил Меркулов, чтобы продолжить разговор. Он ударил щелчком по пачке сигарет, сразу выскочила пара, протянул Николаю.

— Это что, с фильтром, что ли?

— С фильтром, болгарские.

— Нет, мы наши, «гво́здики», больше уважаем. Пробовал с фильтром, у нас вон в сельпе их полно, дорогие, а трава травой, зачем и курить.

Меркулова немного покоробило от такой прямоты.

«Живешь ты здесь, на вольном воздухе-то, черта скуришь вместе с шерстью, и паленым не запахнет, — подумал он, но ничего не сказал, щелкнул зажигалкой, поднес Николаю огонек, и папироска у того затрещала, обдаваясь черным налетом. — Ну-ну, кури свои «гвоздики».

— Вот я хотел спросить у вас, Николай… — он сказал «Николай», как все называли егеря, но почему-то стало неудобно, ему опять вспомнился портрет с орденом Славы, — Кстати, как вас по отчеству?

— Да так Николаем и зовите, не велика шишка, так и мне проще, — сказал егерь. — А что вы хотели спросить?

— Название у вашей деревни больно уж чудное — Амба. Откуда оно происходит?

Николай помолчал, потрещал своим «гвоздиком», блаженно щурясь.

— Уж что чудное, то чудное, — убежденно согласился он, докурил, но окурок не бросил на плотно затянувшуюся подорожником землю, а аккуратно смял и сунул в карман потрепанного своего пиджака. — Вы с машиной, — кивнул он на редакционный газик, стоявший посреди двора, — стало быть, по Московскому тракту ехали. А от Колымани, там уже давным-давно железная дорога прошла и станция стоит, к нам повернули. Километров семь, так?

— Да, примерно так будет.

— Ну, вот. Старики говорят, их в деревне много осталось, — тут эта дорога от Московского тракта и раньше шла, в Кочугур, стало быть. Торговый был городок, веселый, одних кабаков десяток, и ресторацию держал богатый человек Потапов. Любили купцы, их по тракту много ездило, завернуть в Кочугур, к Потапову, ну там осетринки откушать и чарку выпить. А места здесь были дикие: болота, лес, — не миновать купцу вон через тот мосток ехать. Видите?

— Как же, и мы через него ехали, — сказал Меркулов. — Ремонта требует мосточек-то.

— Да в эту осень совхоз собирается новый делать, на железобетоне, у нас, в Амбе-то, отделение, так что из Колымани все время машины идут. Дорогу вон засыпали, теперь за мост принимаются.

Разговор начал уклоняться в сторону, и Меркулов напомнил Николаю насчет купца.

— Что купец! — рассмеялся Николай. — Один проскочил, а другой как переехал мосток, только в гривку взвиться — тут ему и амба. Распрягай, приехали.