Дмитрий Власов - Там, за передним краем

Тихо клацают патроны, вставляемые в диски автоматов. Молчат разведчики. Каждый думает о своем. Разбередил их души солдат. Победа… Она и близка, и так далека еще. На алтарь ее надо еще немало жизней положить. Чьих? Жить всем хочется. Родных надо увидеть, по дому своему пройтись, к березке или яблоньке своей прислониться. Ведь Родина у человека одна. И слово это пишется только в единственном числе. Для солдата, идущего в бой, Отчизна — не просто географическое понятие. Для него это прежде всего отчий дом, старушка-мать, красавица жена или невеста, тихая речушка с плакучими ивами по берегам, шум комбайнов и тракторов в поле. За счастье людей, за чистое солнечное небо над родными просторами идет он на смерть.

— Приготовиться к построению! — подал команду капитан Кучеренко.

Вмиг поднялись все, надели вещмешки, скатки, взяли оружие.

— Становись! Равняйсь! Смирно! — Капитан проверил, все ли в наличии. — Нале-во! Шагом — марш!

Вадим улыбнулся. Вот таким же голосом, тонким, тихим, совсем не командирским, подавал команды и директор школы Николай Васильевич Базилев. Вспомнилось, как прошлой осенью колхоз попросил школьников помочь в уборке картофеля. И вот старшие классы построились перед зданием школы. На левом фланге — школьное знамя. Его держит председатель ученического комитета Ира Зонова. Знамя большое, бордового цвета. А Ира маленькая, хрупкая. «Мой милый знаменосец, как же ты его понесешь? — поглядывая на левый фланг, думал Вадим. — А если ветер налетит?» Но рядом с Зоновой стоял Вася Шатилов, здоровенный, всегда сумрачный парень. За глаза его звали Дубина. И только за глаза. Петька Роднов однажды брякнул при нем, так потом очень долго сожалел об этом.

Николай Васильевич, поставив каждому классу задачу, «совсем не командирским» голосом скомандовал:

— Нале-во! Шагом — марш!

Повернувшись, Ира тут же сделала шаг в сторону. Знамя взял Вася Шатилов, поднял его над головой. Ира шла рядом. Развеваясь, темно-красное полотнище касалось ее вьющихся волос и будто гладило, ласкало их. В один из моментов она повернулась, увидела Вадима, улыбнулась и легким движением поправила волосы. Вот эта картина — улыбающаяся Ира и красное знамя над ней — и встала сейчас перед глазами Лаврова.

Тропинка, по которой двигалась повозка, петляла между деревьев, то взбиралась на песчаные пригорки, то спускалась в низины, поросшие черникой. Сразу вслед за повозкой шли знаменщики, потом — два солдата-писаря, капитан Кучеренко и почтальон Гриша Девяткин. Чуть приотстав от них — старший сержант Николаев и сержант Лавров.

— Ты чего сияешь, как новый пятиалтынный? — спросил Николай. — О ночном бое все знаю, хорошо поработали. Ребята мои рассказывали. Знаю, что и к наградам вас представили. Но сияешь-то не от того, наверное?

— Угадал, Коля. Письмо хорошее получил сегодня. Адрес дивчины одной сообщили мне. Давно ждал.

— Это что же за принцесса, о которой я ничего не знаю? Нехорошо от побратима скрывать. Я же с тобой делюсь всем.

— Расскажу, Николай, обязательно расскажу.

— Ну вот и рассказывай. Время есть! И по лесу идти не будет скучно.

Вадим помолчал, как бы собираясь с мыслями.

— Вроде бы и рассказывать-то нечего. Встретились, познакомились… Первый раз я ее увидел, кажется, зимой. Ну да, зимой. В тот вечер мы с другом моим Сашкой Юрловым катались на лыжах у реки. Потом отправились домой и по пути завернули в школу. Там как раз шла репетиция художественной самодеятельности, хор девушек что-то разучивал. Стоим у двери, слушаем. Вдруг ловлю на себе чей-то взгляд из хора. Глазами пробегаю по одному ряду лиц, по другому. Встретились наши взгляды и тут же, будто испугавшись друг друга, быстро разбежались. Спрашиваю Сашку потихоньку, кто это, мол, во втором ряду, третья справа. Оказывается, Ира Зонова, сестра нашей учительницы химии, Наталии Даниловны. В параллельном классе со мной учится. А я и не знал. Просто — лицо знакомое, видел в каком-то классе. В общем, с той самой спевки что-то во мне словно перевернулось, переиначилось. Видел ее только издали. Ни разу даже не заговорил. С другими девчатами, в том числе с ее подругами, мог беседовать сколько угодно и о чем угодно. А с ней… будто язык к нёбу прилипал.

— Это мне знакомо, — вздохнул Николай.

— Так прошли зима и весна, — продолжал Вадим. — Кончились занятия. Друг мой получил аттестат зрелости, а я девятый класс завершил. На лето уехал к себе в Лебедевку, стал работать в колхозе. Но вскоре меня вызвали в райвоенкомат: учеников девятых и десятых классов направляли в военизированные лагеря для первоначального военного обучения. Вот оттуда, из лагерей, я и написал Ире свое первое письмо. Сообщил, чему нас учат здесь, как хорошо жить в лесу, просил написать, как она проводит каникулы. Что было, когда письмо пришло в Вишневку, я узнал позже. Очень удивилась, рассказывала она потом, что письмо от меня. Ведь мы, по сути, не были даже знакомы. А сердечку, говорит, все равно приятно-приятно. Надо бы ответить. Но о чем писать? Как маме помогает по дому, картошку окучивает, огурцы и капусту поливает? Эка невидаль! Дважды бралась за перо. И дважды рвала написанное. В общем, ответа я так и не дождался.

Шедшая впереди повозка вдруг остановилась. Николаев и Лавров поспешили к ней. Ничего страшного. Просто зацепилась задним колесом за дерево. Подали лошадь назад, вывернули повозку — и опять она покатилась. Осмотрелись по сторонам. Как и было приказано, снайпера и разведчики шли по пять-шесть человек. Только успели уже перемешаться: около каждой пары девушек — три-четыре разведчика. Наверное, так даже лучше.

— С тем и вернулся я первого сентября сорок третьего в школу, — продолжал Лавров. — Вернулся и узнал, что Иры нет, уехала из Вишневки. Оказывается, ее отца, ветврача, перевели работать в другой район. Вместе с ним переехала и вся семья. Так тяжко на душе стало… Писать — не знаю куда. Да и что в письме скажешь? А потом, спустя какое-то время, идем мы с дружком моим Сашкой по улице, дошли до дома Соколовых. Слышим на крыльце говор, смех: девчата собрались. Завернули. Темень — хоть глаз выколи. Чуть не ощупью пробрались на крыльцо, сели. Девчата на нас — ноль внимания, толкуют себе о чем-то, смеются. И в этом смехе я вдруг различил нежный, серебристый такой, голос Иры. Хорошо, что было темно и никто не видел выражения моего лица. Наверное, глупее и счастливее не бывает. Короче, не прижилась она на новом месте. Походила она, походила в «чужую» школу, а потом со слезами — к отцу: отпусти в Вишневку, родилась там, девять лет училась, хочу и аттестат зрелости получить в родной школе. Мать ее поддержала, и семейный совет решил: ехать Ире в Вишневку, жить вместе с Наташей, то есть с Наталией Даниловной, и заканчивать здесь десятый класс. С Ирой я в тот вечер ни о чем не говорил, ничего у нее не спрашивал. Для меня достаточно было того, что она здесь, что теперь могу ее видеть каждый день.