Дмитрий Власов - Там, за передним краем

Ни спрашивать, ни говорить ни о чем не хотелось. Пыхала в котелках разваривающаяся каша, монотонно шумели дождь, сосны и море, несмолкаемым гулом напоминал о себе гремевший бой.

Откуда-то вывернулся капитан Кобахидзе. Увидев снайперов, расплылся в улыбке.

— Вах, вах, кого вижу! — направляясь к девушкам, говорил он. — Первый раз на одной позиции сошлись. Мы тут рядом гаубицы свои ставим. А вы? Передышка, наверное? — Смотрит на Риту. В глазах радость, восхищение. Та ответила тихой, нежной улыбкой. — Но почему молчите? — в недоумении остановился капитан. — Может, ваш секретный разговор прервал?

— У вас закурить не найдется? — вдруг повернулась к нему Надя.

— Закурить?! — удивился Вахтанг. — По-моему, вы никогда этим не баловались. — Увидел лицо Нади. Стал торопливо искать в карманах. — Да, да, слышал… Сейчас найду. — Достал чуть помятую пачку «Беломора», подал. Зачем-то снял фуражку.

Чуринова прикурила, сильно затянулась. Огонек с шипением пополз по папиросе, словно по бикфордову шнуру. Выдохнула, не закашлялась, будто всю жизнь курила. На самом деле — впервые в рот взяла. Еще раз затянулась. Присела поближе к огню, поочередно греет руки. В глазах какой-то нездоровый блеск. Все молчат.

Рита тихо встала и пошла в лес. Капитан Кобахидзе хотел было двинуться вслед, но она приостановилась, покачала головой: не надо. Ей хотелось побыть одной.

Ноги мягко ступают по мокрой хвое. Вверху о чем-то шушукаются кроны вековых сосен. Соленый ветер доносит шум неспокойного моря. Хорошо слышны раскаты артиллерийских залпов. Там идет бой за Ригу. Славный, родной город! Как давно она не была в нем! Тогда, в субботу 21 июня сорок первого, они всем классом после торжественного выпуска в школе поехали в столицу. Ходили по ее паркам, улицам и площадям. Пели, смеялись, ели мороженое. Потом все пошли провожать ее на вокзал. Она уезжала к отцу — инженеру, который осваивал новую технологию на одном из заводов в Подмосковье. Уговорил жену, чтобы отпустила к нему Риту погостить недельки на две. Мать и сама была не против поехать, да не могла: заболела старшая дочь Мирдза. Она недавно вышла замуж, уехала с Артуром поближе к Эстонии, поселилась там на, хуторе, вела хозяйство, да где-то простудилась, подхватила воспаление легких. Вот мать и собиралась навестить ее, а заодно и близких родственников.

…Поезд шел на Москву. Утром 22-го Риту догнала страшная весть: война. До отца добралась только к вечеру. Как он обрадовался ее приезду! На другой день взял с собой на завод, водил по цехам, знакомил с товарищами. О войне говорили, но без особой тревоги… У всех была одна мысль: это не надолго, Красная Армия быстро приведет в чувство зарвавшихся фашистов. Но с каждым днем тон разговоров менялся. А однажды Вилис Кулдзиня пришел в общежитие, где они с дочерью занимали отдельную комнату, и молча стал складывать в чемоданчик белье, мыло, полотенце. Рита с недоумением смотрела на него. Наконец он подошел к ней, обнял за плечи, сказал виновато:

— Иначе, доченька, я не мог. Фашисты уже в Прибалтике. Военком удовлетворил мою просьбу — еду на фронт. А ты оставайся на заводе. Я говорил с главным инженером. Рабочие руки сейчас очень нужны. Побудешь пока ученицей, а там и за станок станешь… От мамы ничего нет?

— Ничего. Она, наверное, на хуторе у Мирдзы. А там же — ни радио, ни газет.

На другой день отец попрощался с дочерью…

Рита поступила на завод. Полтора месяца поучилась и стала к токарному станку, обтачивала корпуса для 45-миллиметровых снарядов. О матери и сестре ничего не знала. Там были уже гитлеровцы. И от отца вдруг перестали приходить письма. «По секрету» ей передали, что часть, в которой он служил, попала в окружение. А в начале сентября завод эвакуировали за Куйбышев. Год занималась Рита «снарядным делом». Потом услышала, что девушек принимают на курсы снайперов. Она — в военкомат, в райком комсомола. Упросила, послали. И вот на фронте… Что с отцом, где мать — ничего не знает. Но надежды не теряет. «Может, в Риге что-нибудь узнаю», — успокаивает себя.

…Шумят сосны. Ласково, убаюкивающе. Под ногами — зеленые кустики черники. Сорвала несколько ягод. Вкусные. «Интересно, а на Кавказе есть черника? Вахтанг говорит, что на Кавказе все есть. И вообще утверждает, что такой красоты, как там, нигде нет. Смешной он. И хороший»… Задумавшись, тихо, как бы про себя запела:

Вдруг за кустами раздался шорох. Рита метнулась за дерево, прижалась, передернула затвор винтовки. Прислушалась. Вроде тихо. Но чувствует, что кто-то затаился там. Направила туда ствол, крикнула:

— Кто в кустах? Выходи! Или стреляю.

— Не стреляйт. Ми свой. — С поднятыми руками вышли двое. Одежда грязная, порванная, сами обросшие. — Ми латвиеш, ми свой. Идем советски офицер.

— Разберемся, — выходя из-за сосны, ответила Рита. — Сейчас много «своих» бродит. А ну-ка, вперед! Руки не опускать, иначе стрелять буду. — Говорила она по-русски без всякого акцента и потому задержанные все еще озирались по сторонам: может, это не она пела латышскую песню?

Идут с поднятыми руками, бормочут что-то. Потом один не выдерживает, поворачивается:

— Сакист, юс эсиет латвиете? (Скажите, вы латышка?)

— Я. Ун вел — эс эсму Сарканас Армияс каравирс. (Да. И еще — я солдат Красной Армии.)

— Бэт фашисти тейца, ка большевики висус латвиешус эсот айзсутиюши уз Сибирию. (А фашисты говорили, что всех латышей большевики сослали в Сибирь.)

Рита усмехнулась:

— Мазак буту клаусиюшиес Геббелсу, бэт вайрак домату ар саву галву. (Меньше бы слушали Геббельса, а больше думали своей головой.)

— Мэз даудз домаям, мадель ари атнацам уз шеиени. (Мы много думали, потому и пришли сюда.)

Девушки, собравшиеся к огоньку, даже повскакали, когда увидели между сосен двух неизвестных с поднятыми руками и Риту позади них. Капитан Кобахидзе выхватил пистолет и побежал навстречу. Задержанные подошли к снайперам, остановились.

— Это откуда же такие женихи? — склонив набок голову, с улыбкой спросила Света.

— Ми латвиеши, — быстро заговорил тот, что был повыше ростом и с густой рыжей щетиной. — Я Альфред, коммунист, бежаль тюрьма. Ян, — он показал на друга, — бежаль лагер, Саласпилс. — Ян утвердительно закивал.

Со словами «Проверить, на всякий случай, не помешает» капитан Кобахидзе обыскал их. Оружия нет. Разрешил опустить руки.