Владимир Михайлов - В свой смертный час

Борис открыл люк и встал ногами на боеукладку. Его голова поднималась над краем башни по подбородок. Лес он теперь видел гораздо лучше, но узкая грязная дорога, которая лежала впереди танка, полностью закрывалась круглым люком. К тому же его начало «сифонить»: поток воздуха врывался сверху в машину и втягивался у пола мотором, он проходил по всему телу — от макушки до пяток. Тогда Борис встал на сиденье, высунувшись из башни по пояс. Он был прекрасной целью для любого, кто захотел бы выстрелить в него из леса, но ему была неприятна не эта опасность, а то, что от холодного резкого ветра у него мерз нос, слезились глаза, колючие ветки несколько раз ударили по лицу, когда он не успел вовремя наклониться. Он теперь не столько следил за лесом, сколько старался не попасть под удары проклятых веток. Прикрывая лицо перчаткой, он то и дело кланялся, прячась за крышку люка. Такая жизнь скоро ему надоела, тем более что лес был по-прежнему тих и безмолвен.

— Что наблюдаешь? Говори, что наблюдаешь? — опять пробубнил в наушниках глухой голос Ларкина.

— Пока тихо, — сказал Андриевский.

Он спустился на свое место и закрыл крышку люка.

— Всем лучше смотреть по сторонам, — приказал он своим взводным. — Ясно?

Он чувствовал сильную усталость, поясница болела, глаза щипало, как будто их засыпало песком. Поставив триплекс прямо перед собой, Борис начал смотреть на дорогу. Это успокаивало зрение и нервы, потому что напрягаться теперь приходилось только перед поворотами. В машине стало тепло, по-домашнему привычно и уютно. Впереди справа покачивалась вместе с танком голова Камила Султанова, который дремал, прислонившись к плечевому упору. Положив согнутую руку на гильзоулавливатель пушки, а на руку уронив голову, притих заряжающий Карасев. И хотя дорога все время петляла, Борис тоже отдыхал в эти минуты.

Неожиданно у него заныло правое плечо. Он напрягся, рывком повернул «зеркалку» вправо и впился глазами в маленький экран.

— Всем быть внимательней! — крикнул он, включив рацию, и, переведя ее на экипаж, сказал механику Ткаченко: — Придержи малость…

«Тридцатьчетверка» заметно сбавила скорость, а Андриевский поворачивал «зеркалку» во все стороны. Он вглядывался в глубину леса, но ничего такого, что оправдывало бы его тревогу, видно не было. А плечо ломило все сильнее, начало свербеть в правом боку, зачесалась правая рука. Он всегда чувствовал опасность кожей, или, как он говорил, шкурой, и, хотя случалось, что тревога оказывалась ложной, он никогда не позволял себе сомневаться в верности этого таинственного чувства.

— Немцы впереди! — вдруг услышал Борис голос механика и как будто ждал этих слов, уже поворачивал туда перископ.

Метрах в трехстах впереди танка откуда-то слева (а не справа, чего он ожидал), должно быть с боковой дороги, выехала большая легковая машина. Она нажимала вовсю и должна была вот-вот скрыться за поворотом. Следом за ней выскочил грузовик, заполненный солдатами.

Андриевский крикнул Карасеву: «Осколочным заряжай!» — и почти сразу после этого открыл из орудия огонь по грузовику.

Танк остановился.

Стреляя по удиравшим машинам, Борис приказал роте развернуться к бою. Круша деревья, «тридцатьчетверки» вошли в лес по обе стороны от дороги.

Грузовик скрылся за поворотом.

В ту сторону танки послали несколько снарядов и прекратили огонь.

Ларкин подъехал к Андриевскому и по пояс высунулся из люка.

— У тебя на карте есть боковуха? — спросил у него Борис.

Ему не хотелось лезть в планшет, потому что он хорошо помнил, что на его карте в этом месте нет никакой боковухи.

— Ничего такого не видать, — сказал Ларкин, рассматривая карту.

— Что будем делать? — спросил Андриевский и сам предложил решение: — Тут где-то, по карте, должна быть высотка. Я попробую проскочить к ней по дороге. Посмотреть надо…

— Вышли лучше дозор, — сказал рассудительно Ларкин.

— Я проскочу, — стараясь говорить так же рассудительно, уверил его Борис. — Может, там вообще все удрала ли?

Он пошевелил затекшими плечами, вздохнул и сказал небрежно механику:

— Гони!

«Тридцатьчетверка» понеслась по дороге.

Андриевский выглядывал из открытого люка и чувствовал, что вся его усталость сразу прошла, появились бодрость и веселость, такая же острая и немного искусственная веселость, которая всегда появлялась у него в детстве перед большой дракой «двор на двор». Вообще Борис часто замечал, что у него внутри, оказывается, почти ничего не изменилось по сравнению с детством. Раньше он был уверен, что у взрослых все происходит по-другому. Но у него все было то же самое. К друзьям он относился так же, как к одноклассникам, к начальству — как к учителям, которым можно нагрубить, отстаивая свою независимость, но которые обладали чем-то таким, чем не обладали ребята. Поэтому Борис втайне не считал себя взрослым. Ему казалось, что это какой-то особенный его порок, и он изо всех сил старался скрыть этот порок.

Сейчас, когда его машина в одиночестве неслась навстречу неизвестному, он, как обычно, мельком удивился тому, что для него нет никакой разницы между мальчишеской дракой и взрослой войной. «Проскочу, — подумал он весело. — Ничего не случится. Точно проскочу…»

В этот момент он увидел, что лес кончается, сменяется редкими деревьями и кустарником, за которым чернел выезд с боковой дороги. Дальше начиналось совсем уж голое место, серая поляна с одинокими высокими соснами. Поляна заканчивалась такой же серой высотой.

На гребне высоты блеснули вспышки.

Андриевский захлопнул люк над головой, крикнул «немцы!» и вцепился обеими руками в скобу, которая поворачивает прибор командирского наблюдения. Но тут его резко качнуло в сторону. Машина крутнулась на одной гусенице, вздрогнула и въехала в лес. В лесу она сразу остановилась.

— Чего сдрейфил, мать твою так? — закричал в бешенстве Андриевский на механика-водителя.

— Впереди противотанковая пушка, — объяснил механик. — Зачем ей бок подставлять?

В наушниках послышался спокойный и хриплый голос Ларкина:

— Скрытно двигаться к высоте. Занять огневой рубеж…

Ткаченко потихоньку тронулся с моста, начал, стараясь не задевать деревья, разворачиваться и медленно двинулся к боковой дороге.

Скоро «тридцатьчетверка» достигла опушки, поросшей кустарником, и Борис сквозь деревья снова увидел высоту, по гребню которой пробегали огоньки, как будто там лежала длинная цепочка с лампами, какие вывешивают в городах во время иллюминации.

Танк остановился и открыл огонь по высоте.

Через несколько минут подошли остальные машины.

Теперь ничто не напоминало иллюминацию, скорее казалось, что на высоте ведутся взрывные работы. Вспыхивал огонь, земля взлетала в воздух, падали, как подкошенные, высокие сосны.