Владимир Михайлов - В свой смертный час

Потом вернулась «тридцатьчетверка».

Карасев не сумел в горящем городе найти похоронное бюро и вместо деревянного гроба привез на танке каменный, который отыскал в каком-то храме. Приволок он и небольшую могильную плиту с кладбища. Плита была мраморная, и на ней еще не было написано никакого имени. Кроме того, он притащил с собой испуганного старика немца с фотоаппаратом.

— Пускай у Борькиной матери хоть снимок с могилы будет, — сказал Карасев, спрыгивая с танка и помогая слезть с него старику немцу.

— Где саркофаг взял? — строго спросил у него Ларкин.

— В церкви ихней нашел. Оно и ничего: покрепче даже будет… А что в нем лежало — я на месте оставил.

— Самовольничаешь, Карасев, — недовольно сказал Ларкин. — Может, в саркофаге мощи были. Разве положено ихних святых трогать?

— Ихних святых! — закричал с надрывом Витька. — А наших? Наших без гроба хоронить? Ты так приказываешь?

Ларкин промолчал, и они все вместе начали стаскивать тяжелый гроб с трансмиссии. Немец им помогал. Он был очень стар и очень испуган, но все же он старался им помочь. При этом он что-то бормотал про себя, и вид у него был такой, какой всегда бывает у старых людей, когда они смотрят на погибших молодых.

Карасев снял с гимнастерки Андриевского ордена и вынул из кармашка документы. Потом поцеловал мертвого своего командира. И отошел в сторону. Над Андриевским склонился Султанов. За ним — Ткаченко. Последним был Ларкин…

Когда они засыпали могилу, подровняли холмик, установили плиту, Карасев задрал кверху до отказа орудийный ствол и выстрелил. Потом они вскочили в машину, и «тридцатьчетверка», громыхая по брусчатой дороге, на предельной скорости понеслась на запад.