Владимир Михайлов - В свой смертный час

— Тут, конечно, вам и карты в руки, — улыбаясь говорю я. — Но все же, что вы понимаете под этим словом — личность? Есть ли в этом слове кроме похвалы и какое-то реальное содержание?

— Личность — вполне реальное понятие, — поясняет мне Эрик Александрович. — Хотя ее не легко выделить из множества других характеристик человека. Даже бог, который гораздо более примитивен, чем человек, выступает для верующих в нескольких ипостасях, в трех лицах: отца, сына и святого духа. Каждый же из нас имеет сотни лиц, сотни социальных ролей: отца, сына, внука, деда, брата, начальника, подчиненного, пассажира, покупателя и так далее. В любой конкретной ситуации мы все ведем себя примерно одинаково — соответственно той или иной своей роли. Но при этом каждый остается самим собой, у каждого за ролью скрывается его неповторимое своеобразие, его личность. Она себя проявляет сразу в трех измерениях. Первая ее характеристика — внутренний мир человека: его индивидуальные особенности, его взгляды, побуждения, желания и так далее. Но одна лишь такая коллекция качеств еще не дает возможности проникнуть в сущность данного человека. Потому что любое из наших качеств не есть постоянная величина. Характер человека проявляется не в безвоздушном пространстве — он являет себя только в социальной жизни, в общении с другими людьми. Например, мы исследовали такое качество человека, как агрессивность. Мы изучали спортсменов. Некоторые из них по всем психологическим тестам показывали очень высокий уровень агрессивности. На хоккейной площадке они сметали все на своем пути. Но оказалось, что в своем коллективе это были мягкие, добрые, совершенно не агрессивные люди. И наконец, еще одно измерение личности, самое парадоксальное — личность существует как бы независимо от своего носителя: она обнаруживает себя через те изменения, которые производит в жизни других людей. Каждый из нас как бы продолжает себя в другом человеке. Причем моя личность может существовать, сохраняться в других людях даже тогда, когда на самом деле они непосредственно не взаимодействуют со мной. Масштабы личности определяются той ее силой, которая способна внести изменения в жизнь других людей. Если бы я мог учесть все преобразования, которые вы произвели в жизни окружающих, — увы, я не могу пока это сделать, — я мог бы дать самую полную точную характеристику вас как личности, более точную характеристику, чем самое полное описание вашего характера.

— Но если человек «живет» в разных людях и даже в чем-то определяет их жизнь — для самого этого человека имеет данное обстоятельство какое-нибудь значение?

— Огромное. Каждый человек стремится быть личностью. Если у него имеются соответствующие средства для этого, тогда формируется и способность быть личностью. Но выражена эта способность в разной степени у разных людей. Человек может быть своего рода нейтрино, которое проходит через любую среду, не оставляя за собой почти никакого следа в других людях: тогда он б е з л и ч е н — потому что он б е з р а з л и ч е н д л я о к р у ж а ю щ и х. Но человек может быть также источником мощной радиации, которая производит в людях существенные изменения. Полезные или вредные, это уже другой разговор. Но если он преобразует в каком-то смысле какое-то число людей — тогда он выступает как личность. Поэтому у каждого из нас существует глубокая потребность в том, чтобы быть представленным в душах других людей. И не просто быть воспринятым ими, а обеспечить себе в мыслях их и чувствах место, соответствующее тому, какое он сам признает достойным.

— Действительно ли каждый человек обладает такой потребностью? — с сомнением спрашиваю я. — Доказано ли вообще ее существование?

— Мы сейчас изучаем эту потребность достаточно строгими научными методами. Если хотите увидеть некоторые формы ее проявлений — можете прийти к нам завтра на эксперимент.

— Но ведь насколько я понял, — недоверчиво говорю я, — завтра у вас намечены эксперименты по другой теме: что-то насчет обучения?

— Придется открыть вам маленький профессиональный секрет, — серьезно говорит мне профессор. — В психологических экспериментах часто необходимо ввести испытуемых в заблуждение — относительно истинной цели опыта. Студенты, которых вы у меня видели, на самом деле будут не проводить эксперимент, а изучаться нами как испытуемые. Поэтому им нельзя знать о сути исследований. Иначе мы не сможем зафиксировать неосознанные мотивы их поведения, в данном случае не сможем обнаружить потребность, о которой идет речь. Впрочем, если вы завтра придете, то все сами увидите.

Моя девчоночка! Ты на меня, Таненок, обижаешься. Напрасно. Было очень много работы, переездов и пр. Сейчас осел на одном месте более-менее прочно. Только что получил от тебя два письма. Как я был рад! Ведь, дорогая, я очень редко получаю от тебя письма. Хорошо, что был это время занят по горло: некогда было скучать. А сейчас я живу в отдельной (не землянке) хорошей комнате. Электричество, радио, адъютант и все что угодно. По работе у меня все в порядке. Скоро еду на Берлин. Думаю в этот тур окончить войну: помереть, так сказать, или получить золотую. Таненок, я написал тебе несколько дней назад письмо, полное обиды и ревности к какому-то герою. Хорошо, что не отослал. Все это ерунда. Я верю в нашу любовь, и мне кажется, если я бог знает каким образом держу данное тебе слово, то ты при твоем «чурбанном» темпераменте как-нибудь его сдержишь. Я же мечтаю о том прекрасном времени, когда мы будем вместе. И мне кажется, что теперь оно скоро настанет!

Ваня доехал из Москвы хорошо. Выпили мы с ним за его орден. Он очень много рассказал новенького о Москве, о тебе, о маме. Ты просто истинный молодец. Таненок! Не знаю, как тебя благодарить за внимательное отношение к моему дружку, за твою заботу об Ларкине. Он хороший парень и вполне достоин забот. Между прочим, когда-то мы были врагами, я его поклялся даже трахнуть, но в ходе наших совместных боев мы стали друзьями. А вся вражда наша была из-за вашего брата: в Туле ему понравилась одна девушка, а я ее между делом охмурил. Ну, а он меня купил: помнишь, я к тебе из Тулы приезжал на сутки в самоволку? Дело тогда чуть не дошло до ревтрибунала. Ну все это ерунда, все давно прошло. Дорогая, а где же твоя фотокарточка? Уж это ни к чему: обещать и забыть. Жду! Обо мне не беспокойся. Писать буду теперь часто. Прекрепко целую. Твой муж Борис.

На другой день я прихожу в лабораторию, когда там все уже готово для эксперимента.

Просторная комната, хорошо освещенная холодным осенним солнцем, имеет необычный вид, оттого что один из ее углов отгорожен капитальными стенами, образующими звуконепроницаемую кабину. Там сейчас находится «учитель» — один из тех четырех студентов, которых я видел вчера в кабинете профессора. Кто именно из них — я не знаю: небольшое окно в стоне застеклено «зеркалом Гизела», которое не дает возможности заглянуть в кабину, из комнаты. «Учитель» знает, что он остается невидимым для своего ученика — рыжего парня с живым подвижным лицом. Зато сам он из кабины через то же окошко хорошо видит ученика, который в данный момент уже сидит в наушниках на своем месте, лицом к «зеркалу Гизела», и с интересом рассматривает расположенную перед ним установку, напоминающую настольный бильярд. Это — сложный лабиринт, из которого «учитель» должен научить своего «ученика» быстро вывести шарик.