Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Нет, хлопец, останешься здесь. Вот тебе дом и хозяйничай в нем, — решительно возражает Чупрахин и отводит мальчика в подвал.

Политрук вновь поднимает роту в атаку. Огородами и садами выходим на западную окраину поселка. Далеко в складках местности теряются мелкие группы отступающего противника.

Поступает распоряжение окопаться.

— Фриц бежит, а мы остановились, — недовольно замечает Кувалдин, на минуту разогнув спину.

— Разговорчики! — обрывает его Шапкин, примостившийся в воронке от снаряда. Его лицо испачкано пороховой гарью, вырван кусок шинели, и сквозь дыру виднеется нательная рубаха. Вспоминаю, что в моей ушанке приколота иголка с ниткой. Предложить разве взводному?

С моря надвигаются сумерки. Слышатся редкие артиллерийские выстрелы.

— Вот мы и на фронте, — задумчиво говорит Мухин, вытирая рукавом потное лицо. Он садится на корточки и, с минуту помолчав, продолжает: — Вот он какой, бой, а? По книгам не так представлял…

Чувствую страшную усталость. Мокрое обмундирование давит на плечи. Поблизости разрывается тяжелый снаряд. Вздрагивает земля, со свистом и шуршанием пролетают над головой осколки.

— Давай подкрепимся, — предлагает Алексей, — теплее будет.

У меня стучат зубы, дрожь охватывает все сильнее и сильнее.

— Леша, во фляге ничего не осталось? — спрашиваю у Мухина.

— Минутку, — предупреждает он и куда-то уходит.

Сильно знобит. Алексей сует в руки флягу:

— На, глотни, у Чупрахина нашел.

Делаю несколько обжигающих глотков. Проходит минуты две, становится легче.

— Спасибо, Леша.

— Дяденька, вот картошка, на углях испек…

— Генка! — вскрикиваю от неожиданности.

Мальчик деловито кладет передо мной узелок, пахнущий печеной картошкой, и опять упрашивает оставить его здесь, не сообщать о нем тому «косолапому матросу», который запер его в подвале.

— Как же ты сюда попал?

— Как все, — с серьезным видом отвечает он.

Я советую ему залезть в нишу и сидеть там, пока не наступит ночь.

— И ты никому не говори. Ладно? — выглядывая из укрытия, обращается он к Мухину.

— Хорошо, — соглашается Алексей.

В траншее появляется Замков. Вытирая платком лицо, лейтенант интересуется:

— Ну, как вы тут, товарищи, устроились? Что-нибудь заметили подходящее для нас? Мои огневики не подведут! — Он ползет к Шапкину и оттуда наблюдает в бинокль за противником.

Кувалдин развязывает вещевой мешок и открывает банку консервов.

— Ешь, — предлагает мне, но сам не ест, а, сев напротив, молчит.

— О ней думаешь? — спрашиваю Егора. — Может быть, выплыла. Говорят, многих спасли, — утешаю Кувалдина, а заодно и себя.

— Не до них было.

— Почему?

— Ладно меня успокаивать. Вон Кирилку успокой, а то совсем парень скис. Попрыгай — замерзнешь, — советует ему Егор.

— Вот бездельники, — укоряет нас Чупрахин, появившийся с большой вязанкой поленьев на спине. — Я и дров принеси, и соломы для растопки, и нишу для очага ковыряй. Черти невысушенные, ведь простудитесь. Сейчас устрою вам комфорт.

Он быстро разводит костер.

На левом фланге гулко разрывается несколько снарядов.

— Злится, — замечает Иван, старательно отвинчивая крышку медальона и извлекая оттуда кусочек терки и спичку.

Приходит Правдин. Политрук сообщает, что наши части подошли к Керчи, десант успешно справился с боевой задачей.

— Это хорошо, но вот остановились мы напрасно, оторвется фашист от нас и уйдет, — басит Кувалдин. Я замечаю, с какой строгостью посмотрел на него Шапкин.

— Ты что все долбишь: напрасно, напрасно! — прикрикивает Захар на Егора, когда уходит политрук. — Ты что, лучше командующего разбираешься в стратегии? Чудак!

В костре шевелятся синеватые языки пламени. Падают легкие, пушистые снежинки. Слышатся раскаты шторма.

Иван предлагает мне плитку шоколаду:

— Бери и помни: где Чупрахин, там знай наших! Ребята, кому подштанники заменить, у меня есть чистое белье. Люблю порядок. Это у меня от деда такая наследственность. Шил у нас в селе гражданин, по прозвищу Митрофан — незаштопанный сарафан. Ух как не любил его дед! Однажды Митрофан у деда рубль взаймы попросил…

Глаза слипаются, сквозь дрему слышу, как сокрушается Иван:

— Здрасте, я им про Митрофана, а они спят. Ну и пехота, матушка-рота.

Ночью во взводе появляется Шатров. Он предупреждает:

— Если гитлеровцы пойдут в атаку, высоту не сдавать, постараться захватить пленного. Вас будет поддерживать дивизионная артиллерия.

Впереди полыхают разрывы; небо дымное, черное. В двух метрах сидит Кувалдин и, как это он часто делает, грызет сухарь, медленно, долго. Меня это раздражает.

— Перестань!

Егор и ухом не ведет. Подползаю, дергаю за рукав:

— Слышишь?

Егор лениво смотрит в лицо, на скулах шевелятся желваки.

Час назад фашисты опрокинули на окопы огромную чашу огня и металла и льют эту тяжелую смесь без конца. Я тревожусь за Генку: он еще в нише, и, если Егор узнает о нем, он устроит мне нахлобучку.

— Хилый ты, студент! — кричит Кувалдин, пряча в карман недоеденный сухарь. — Сейчас они пойдут, готовь гранаты.

Кувалдин глубже натягивает шапку, подмигивает Кириллу, робко выглядывающему из окопа: «Ничего, выстоим».

…Гитлеровцы идут плотными рядами, плечом к плечу: издали кажется, не цепи, а зеленые морские волны. «Хо-хо-хо!» — перемешиваются с выстрелами их выкрики. Бьет наша артиллерия. Катящаяся гряда начинает редеть: в ней появляются просветы, одни фигурки отстают, другие спотыкаются, неуклюже падают, замирают на месте.

— Огонь! — заглушая выстрелы, командует Егор.

Трах-тах-тах… Тррр-тррр, тах-тах. Стреляем дружно, почти в упор.

— Танки! — вскрикивает Беленький.

— Что орешь? — поворачивается к нему Кувалдин. — Перестань метаться!

На гребне высотки вырастает длинная цепь неуклюжих коробок. Тотчас же среди них вспыхивают яркие снопы разрывов.

Неожиданно в траншее появляется Правдин.

— За Родину! — он взмахивает тяжелой связкой гранат, но голос его сразу тонет в гуле орудий и лязге гусениц.

Я тоже сжимаю в руке гранату и смотрю на Егора: он уперся ногой в стремянку окопа, нацелился в подползающий танк.

— Получай!

Машина, будто споткнувшись, останавливается, потом сердито кружится на месте, словно гигантское чудовище, лишившееся одной ноги. Из-за подбитых и остановившихся черных коробок выползают другие — тяжелые, дышащие жаром.

— Ложись! — командует Правдин.

Минуту-другую танки висят над головами, плотно закрыв траншею стальными днищами.

— Чем бы его пырнуть? — Это говорит Чупрахин. Не заметил, как он оказался здесь. Иван стучит по броне прикладом автомата. — Ползи за мной, — зовет он, — вот сюда…