Николай Камбулов - Тринадцать осколков

Утром Шатрову сообщают, что в штаб полка прибыл представитель Ставки Мельхесов. Я его еще ни разу не видел, но из разговоров знаю, что это крутой человек и что его многие побаиваются, особенно командиры полков и дивизий. Но Шатров обрадовался этому сообщению, с желанием отправился в штаб полка.

В полдень он вновь приходит в траншею. Набив трубку табаком и словно не замечая ни меня, ни Шапкина, вслух рассуждает:

— Ничего не понимаю! Полчаса Мельхесов распекал Хижнякова и командира полка за то, что они укрепляют траншеи, назвал их оборонцами и тут же потребовал активнее готовиться к наступлению. Только он уехал — прибыл командующий. Совершенно другое потребовал: зарываться в землю и ни о чем больше не думать, пока не прояснится обстановка. Как замахнулись, какой высадили десант! И вдруг такая разноголосица. А если опоздают договориться?..

— Вы думаете, немцы скоро начнут наступление? — отзывается Шапкин, глядя на высоту, которую неделю назад захватили гитлеровцы неожиданной контратакой.

— Я, Захар, ни о чем не думаю, — будто пробуждаясь, отвечает Шатров. — Наша с тобой задача — побольше разведать у противника огневых точек, хорошенько изучить его боевые порядки, определить слабые места и быть всегда начеку. Да вот еще: найти прореху, сквозь которую ты со своими ребятами мог бы успешно проникнуть. Хотя такое место мы с тобой уже нашли.

Он вытаскивает из сумки карту и, развернув ее на коленях, что-то быстро чертит карандашом.

— Что же вы сидите, отправляйтесь к месту тренировки, — вдруг говорит Шатров. — Я остаюсь здесь.

На обратном пути встречаем Замкова. Он советует не идти прежним путем.

— Видите, как пристрелялся, — показывает на разрывы вражеских мин, дробящих землю на всем маршруте, по которому мы шли, а вернее, ползли сюда.

Шапкин с обидой в голосе бросает Замкову:

— Ладно учить, и так пройдем.

И, пригнувшись, скачками бежит, огибая опасное место. Замков успокаивает меня:

— Иди тихонько, снаряд в одно и то же место не падает. Понял?

Я догоняю Захара, когда он уже выходит из зоны огня.

— Садись, Самбуров, передохнем, — предлагает Шапкин, тяжело дыша и обмахиваясь платком.

Темнеет. Уже не видно курганов. У горизонта дрожит одинокая звезда, и ничего похожего нет на то, что вот на этой промокшей земле идет война.

Мы поднимаемся.

Всю дорогу молчим. Когда подходим к землянке, Шапкин вспоминает Шатрова:

— Ползает он теперь по переднему, вглядывается в темноту и все рассчитывает, прикидывает, Шатров-то!

Шатров велит мне разыскать Правдина. Политрук только что возвратился с наблюдательного пункта и, едва успел позавтракать, сразу же, утомленный бессонной ночью, уснул у всех на глазах, прямо за столом. Мы втроем — Егор, Чупрахин и я — снесли его в повозку, укрыли шинелью: он даже не открыл глаза. Теперь надо его поднимать, а не прошло и часа, как он уснул. В нерешительности стою перед подполковником.

— Он только лег отдохнуть… Всю ночь там был, — показываю в сторону переднего края. Шатров смотрит на часы:

— Ладно, пусть поспит… Не найдется ли у вас кружки чаю? — спрашивает подполковник, присаживаясь за стол. Сегодня я помогаю повару: должен помыть посуду, наколоть дров и бежать туда, где Шапкин занимается с разведгруппой. Быстро наполняю кружку крутым чаем, доволен тем, что политрук теперь может поспать лишних несколько минут, а может быть, мне удастся уговорить Шатрова выпить еще кружечку — тогда совсем будет хорошо: подполковник обычно пьет вприкуску, стараясь подольше растянуть удовольствие.

Но на этот раз он пьет большими глотками. «Надо подогреть, чтобы не спешил», — решаю я и ставлю чайник на угли.

— Еще одну, Иван Маркелович? — предлагаю, стараясь сильнее раздуть жар.

— Да, чаек у вас ароматистый, только больно уж горяч, а ты, смотрю, еще больше раздуваешь угли.

— А как же! Теплый чай — это не чай. Надо, чтобы губы обжигал.

— Ой, Микола, молодой ты, да ранний! Вижу по глазам: что-то ты хитришь. Старого разведчика не проведешь. Думаешь, я не знаю, что ты замыслил? Знаю: политрука жалеешь. Ладно, наливай, продрог я что-то сегодня.

Он попросил и третью. Потом решительно поднялся и стоя начал набивать трубку. Я подношу ему на жестянке уголек. Прикурив, он говорит:

— Против Замкова действительно четыре немецкие батареи. Правдин сегодня уточнил. Выходит, Захар ошибся. Вот этого я не ожидал от него. Человек он, видно, храбрый, а опыта маловато. Матери-то пишешь? — вдруг интересуется он, присаживаясь на скамейку. — Еще не писал? Это нехорошо, сегодня напиши и отправь. Ну давай, поднимай политрука. — Он разворачивает карту, молча склоняется над ней, постукивая пальцами по столу.

— Садись, Правдин, отдыхать будем, когда севастопольцев выручим, — говорит Шатров подошедшему политруку. — Надо подготовиться к докладу, приезжает Мельхесов. Хижняков просил подготовить данные разведки. А ты сам знаешь, Мельхесов ошибок не прощает. Так что присаживайся, еще раз посмотрим, что у нас перед дивизией.

Они по карте уточняют места расположения огневых точек противника, стыки между подразделениями немцев… Многое из того, о чем они говорят, мне знакомо, я знаю, какими трудами, каким по́том добывались эти сведения. В душу закрадывается жалость к этим людям: дни и ночи без отдыха, под огнем им приходится переносить и шипение вражеских осколков, и душераздирающий свист авиационных бомб, и лихорадочные судороги земли, когда враг опрокидывает на наши позиции тонны металла, начиненного взрывчаткой. Такие огневые налеты повторяются почти каждый день, а иногда по нескольку раз в сутки. Но для Шатрова и Правдина этого словно не существует: они всегда — под дождем, в темень, в слякоть — на переднем крае. У многих из нас нет-нет да и подвернутся минуты, а то и часы, когда можно расслабить тело, прикорнуть в траншее или в землянке, зная, что тебя подменили, что кто-то из товарищей зорко всматривается в сторону противника.

А они почти не имеют такой возможности. Замков сообщает: ночью слышал гул танков. Командир стрелковой роты докладывает: в таком-то месте наблюдал группу противника; мы, рядовые разведчики, находясь на наблюдательном пункте, обнаружили появление у врага нового вида оружия — не то многоствольного миномета, не то орудия. Все это надо уточнить, все это надо проверить, взять на учет, сообщить в штаб. И они работают, утюжат землю животами, сутками не смыкают глаз.

…Я уже помыл посуду, наколол дров, мне остается только пожелать повару наваристых щей, и я могу отправляться туда, где Шапкин занимается с группой.

— Ох ты чего захотел, командира ему подавай! А ты что, не командир! — пряча карту в сумку, восклицает Шатров.