Николай Камбулов - Тринадцать осколков

Шатров привлек его к себе и крепко обнял своими железными руками:

— Спасибо, Захар… Выручил из беды.

Сквозь маленькое оконце пробился солнечный луч, светлой полоской лег на лицо Шатрову. Подполковник зажмурился. Я с облегчением вздыхаю: вот он какой, Захар! Как же я мог подумать о нем плохое, он спас жизнь человеку, из огня вынес. А я-то думал, что Шатров сейчас скажет о младшем лейтенанте что-то плохое… Глупый!

— Занятия с разведчиками надо продолжать, — оживляется подполковник. — Ты уж, Василий Иванович, проследи, — обращается он к Правдину. — А ноги мои отойдут, это я точно знаю. Нервный шок от удара воздушной волны. Полежу дней пять и встану. Думаете, нет?

— Встанете, — соглашается Правдин. — Ну не через пять, а через десяток дней будете ходить.

— Нет, Василий Иванович, раньше надо. Понимаете, раньше!

В помещение входят связисты.

— Разрешите телефон поставить? — обращается к подполковнику боец, держащий в руках аппарат.

— Телефон?

— Командир дивизии приказал.

— Ставьте, — о чем-то подумав, соглашается Шатров. А когда связисты уходят, он говорит Правдину: — Понял что-нибудь? Телефончик поставили, неужто они думают, что я тут задержусь? Как, по-твоему, Василий Иванович?

— Крылову надо допросить, — советует Правдин. — Она хирург, понимает.

— Это верно, но скажет ли: врачи — хитрый народ. У них правды трудно добиться. Да и не каждому больному ее можно говорить. Есть ведь мнительные люди. А-а, что мы тут о пустяках говорим. В сумке карта, подай-ка ее сюда, Василий Иванович.

Шатров, чуть приподняв голову, долго рассматривает карту.

— Смотри, Василий Иванович… Только вот здесь пересекайте линию фронта. Тут у них стык между подразделениями. И, как тебе известно, на этом направлении есть пещеры, катакомбы небольшие. В случае неудачи разведчики могут укрыться в них. Шапкину об этом я уже говорил. Командиру дивизии я тоже докладывал. Он одобряет этот вариант. Как жаль, что самому не придется довести дело до конца. — Шатров пытается пошевелить ногами, потом, потрогав их, качает головой: — Н-нда, целые, а не действуют. Спешился конник в самый неподходящий момент. Но лишь бы в катакомбы не упрятали.

Он вновь трогает ноги. Ему, видно, больно, но на его лице не страдание, а выражение досады.

— Вчера отослал жене письмо, в нем обещал следующее написать из Севастополя, — мечтательно говорит подполковник. — А кто об этом не думает. Ведь прямо нужно сказать: засиделись мы на этом перешейке. Так, Самбуров? А?

— Так, товарищ подполковник, — быстро отвечаю я. — В роте только об этом и разговоры. — Мне хочется рассказать о Кувалдине, Чупрахине, Мухине, как они и другие бойцы с нетерпением ждут дня, когда начнется наступление.

Раздается телефонный звонок. Шатров, взяв трубку и повеселев как-то сразу, отвечает:

— Слушаю… Спасибо, товарищ полковник. Чувствую хорошо. А что такое? Врач? Что он говорил? Не меньше двух недель? Это тяжело… Я все рассказал политруку… Да, да, маршрут знает… Что? Гудит немного в ушах… Понятно. Как только поднимусь, поговорю с Замковым, и тогда, видимо, можно будет оформить наградной лист. Он сейчас у вас?.. Конечно заслуживает… Товарищ полковник, по секрету говорю: узнайте у Крыловой, как она думает, скоро я поднимусь? Понимаете, две недели — это много… Спасибо, до свидания…

Подполковник кладет трубку.

— Хижняков звонил, — говорит он, сворачивая карту. — Предполагают, что две недели буду лежать. Это много, очень много. Понимаешь, Василий Иванович, это четырнадцать дней! Роскошь для солдата. Ну идите, готовьтесь к делу.

Первым покидает землянку Правдин. Я поднимаюсь медленно. Шатров подает мне руку:

— Ты что такой грустный? — спрашивает он. — Выше голову, Коля!

И тут бы мне рассказать о разговоре Шапкина со мной прошлой ночью. Не посмел, как же, Захар спас ему жизнь, а я к нему со своими сомнениями в таком человеке!

Место занятий переместили ближе к оперативному отделу штаба дивизии. Здесь очень тесно: десяти шагов не сделаешь, не наткнувшись на блиндаж или какой-нибудь склад. Это, наверное, хорошо: фронт собран в кулак, сжат, как под прессом; приказ — и все это обрушится на гитлеровцев, как гранитная глыба, упавшая с обрыва. Но Правдин почему-то недоволен этим. Он уже пять дней готовит нас для заброски в тыл к фашистам. Ходит хмурый, нервничает. Конечно, ему трудно: ночью с нами возится, а днем сидит на наблюдательном пункте, все высматривает, изучает противника. Навещает Шатрова, советуется с ним. Подполковник тоже нервничает: контузия у него не проходит, опасается, как бы не отправили в тыловой госпиталь, в катакомбы.

Сегодня занятия будет проводить Шапкин, политрука вызвали в штаб.

После завтрака собираемся в лощине. С младшим лейтенантом нас шестеро. Одеты мы в маскировочные халаты. У каждого автомат, гранаты, финский нож.

Захар, забросив за спину собранную восьмеркой длинную веревку, ведет к месту тренировок. На пути встречаем лейтенанта Замкова с группой красноармейцев: его батарею вывели на отдых.

— Разведчикам артиллерийский привет. Как дышится? — спрашивает лейтенант.

— Лучше всех! — отвечает Чупрахин. — Четыре раза в день едим и немца не видим. Одним словом, как в Крыму. А вы новые орудия получили? Это хорошо, а то фрицы скучают без вашего огонька.

— Недолго будут скучать! Скоро прикурить дадим! — вслед нам кричит Замков.

Моросит дождь, холодный, противный. Захар медленно распускает веревку. Теперь, после того как спас жизнь Шатрову, он ведет себя с видом независимого человека, часто рассказывает бойцам, как все это случилось. Вчера он отозвал меня в сторону и спросил: «Теперь ты прозрел?» Я, взглянув ему в лицо, промолчал. Тогда он похлопал меня по плечу: «Ничего, землячок, мы себя покажем и в другом деле». И посоветовал мне, когда пойдем в разведку, держаться к нему поближе. «Я, брат, понимающий, со мной не пропадешь. Только твой папаша смотрел на меня как на чужака», — с укором сказал он. «Зачем вы об отце?» — коротко возразил я. Он передернул плечами: «А-а, нехорошо! А мне тогда каково было. Судили… А что ему стоило написать справку… Теперь-то ты видишь, каков я человек. Враг ли я своему обществу? Нет». Как-то нехорошо было слушать это. Мы сидели друг против друга. Он заметил мое смущение и вдруг рассмеялся: «Да ты тут при чем. Не вешай голову. Вот возвратимся из разведки, рапорт подам о твоем награждении. Старайся».

Сегодня вновь преодоление минного поля и проволочного заграждения. Для этой цели по приказанию Правдина саперы понаставили на учебном поле всяких ловушек, даже настоящие мины установили, не говоря уже о проволочных препятствиях. Мины, конечно, без запалов, но нам об этом не говорят.