Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Ну, как дела, Мариан?

Берет на руки, целует, а сам грустный-грустный. Потом к матери обращается:

— Не понимаю… Решительно ничего не понимаю!

— Написал бы Акимову. Вместе воевали, он тебя знает.

Акимов очень добрый дядя военный, большой-пребольшой начальник в Москве. Он приезжал на границу, ему все отдавали честь, с папой они схватились бороться, барахтались, потом целовались и все спрашивали: «А помнишь Царицын?.. А помнишь мост?» Помнишь, помнишь… Только и остались в памяти эти слова.

— Написал и уже ответ получил: «Надеюсь, все кончится благополучно. Я верю органам».

Через неделю, ночью, постучали в дверь. Вошли трое. В квартире все перерыли, ощупали. Отец стоял лицом к стене.

— Не напугайте Мариана! — крикнул отец.

— Мариан? Какой Мариан? — спросил симпатичный дядя и подошел к кровати, сдернул одеяло, спросил: — Ты кто?

— Девочка.

— А где Мариан?

— Я Мариан. Так зовет меня папа, и все зовут, и дядя Акимов так зовет…

— Черт возьми, — грубо сказал дядя. — Придумают же…

…Солнце, очень жаркое солнце. Оно печет прямо в макушку. Дорога длинная и пыльная. Кони бегут трусцой, гремит привязанное ведро. Из-за поворота выскочила легковая машина, черная, а блестит, как серебро. Кони рванули в сторону, бричка накренилась и сползла в кювет. Машина остановилась. Мать уже поднялась, когда из машины вышел дядя Акимов.

— Ольга! Откуда? — это он к матери. Подошел, поздоровался за руку: — Что случилось?

Милиционер вытянулся перед Акимовым и, заикаясь, еле выговорил:

— Это семья немецкого шпиона… Эвакуируем по этапу.

Дядя Акимов вздрогнул. Мать горько покачала головой:

— Что ж это делается? Вы же полжизни вместе прошли…

— Я распоряжусь, Ольга. Жить, вы будете там, где вам удобно, Мариан-то вырос… Я постараюсь, постараюсь. — Он хотел было сесть в машину, но вдруг повернулся, вынул из нагрудного кармана маленькие часики с цепочкой. — Возьми, Мариан, и будь умницей…

Сел и уехал, быстро, как в сказке: был — и нет, только пыль вихрилась на дороге.

Что ж было потом? В Москве у тетушки, двоюродной сестры отца, остановились. Акимов сдержал свое слово, кое-что сделал. Это мать утверждала, а тетушка раздраженно бросала:

— Еще бы этого не сделать! Да Леонард — честнейшей души человек, зазря его упекли. — И смотрела по сторонам, настороженно и пугливо. — Чудаки, своя своего не познавши…

Как-то проснулась, позвала мать. В комнату вошла тетушка.

— Ее нет. Ушла, к отцу ушла. — И тетушка заплакала.

Мать не вернулась.

Тетушка Марианом не называла и Мариной не кликала, Марка — и все.

— Марка, ты этого нахаленка в квартиру не приводи, — это про Васю Дробязко. — Он же бандит. Ружья мастерит да в казаки-разбойники играет. И ты туда же. Не девчачье это дело. Срам один…

Стоит тетушка, скрестив руки на груди, и смотрит на Васю.

— Ты чего это облачился в красноармейскую одежонку?

— Иду на фронт, бабушка.

— Брешешь. Таких недомерков не берут…

— Берут.

— Взаправду говоришь?

— Крест на пузе… Вот тут формируется ополченская дивизия, у них даже своя школа младших командиров. Сунулся я туда, не взяли, говорят: ты уже созрел для фронта. А мне того и надо было. Пошел в райвоенкомат. Посмотрели, послушали и определили: годен, Василий Иванович, вполне способен бить фашистскую немчуру.

— А чего к нам явился?

— С Марианом проститься.

Прощались на вокзале. Они были одногодки, но он по-мальчишески советовал: «Ты вот что, Мариан, на Советскую власть не дуйся. Отец твой, конечно, контра, но ты очень правильный человек. А все правильные нонче под ружье идут, на Гитлера поднимаются. Иди-ка ты, Мариан, к ополченцам, попросись в школу младших командиров, туда и девчонок берут, там много женского полу. Десять классов образования, возьмут. Имеешь значок «ворошиловского стрелка», самбист не хуже любого парня — кто же не возьмет такую?..

В школе готовили разведчиков. Она старалась, ей присвоили звание «младший сержант». Все уже было позади, часть готовилась к отправке на фронт, и тут приехал вдруг Акимов. Он обошел строй выпускников, обошел раз, второй и остановился напротив, узнал!

— Ваша фамилия?

— Младший сержант Сукуренко.

— С какими оценками окончили школу?

— На «отлично», — опередил ее ответ командир ополченческой дивизии, стоявший рядом с Акимовым.

— Оформить на лейтенанта. И приказ сегодня мне на подпись, — бросил он и больше ни слова, повернулся и ушел.

Да, она, конечно, боялась все время, что кто-нибудь докопается, в конце концов выявит, чья она дочь. Жила как-то крадучись — и там, в школе, старалась, из кожи лезла, чтобы ни малейшим образом не оступиться, чтобы быть всегда отличницей и этим избежать всяких подозрений, и на курсах в ополченской дивизии рвалась изо всех сил, лишь бы не навлечь на себя худого, и в первых боях вела себя не хуже любого мужчины… И хотя ее никто не спрашивал об отце, она все боялась — вот-вот прогремят страшные слова: «Оказывается, твой отец…» Потом ополченскую дивизию расформировали, ей дали направление в Крым, в документе указывалось, что целесообразно по боевому опыту зачислить ее в войсковую разведку…

Где-то неподалеку началась бомбежка, раскатисто загремели зенитки. Она вскочила на ноги, увидела на небе серые кляксы, и тотчас же забылись кадры прошлой жизни. Она с нетерпением вбежала на крыльцо, постучала в дверь…

Подполковник прошелся по гнущемуся полу крыльца, остановился подле деревянного столбика, в нескольких местах изрезанного осколками, для чего-то сосчитал рваные отметины, сказал:

— Видите, снаряд разорвался рядом, — показал он на воронку, — стодвадцатимиллиметровый… Ну что ж, придется вас откомандировать в штаб корпуса, нет у меня должностей.

— Я из полка не уйду, товарищ подполковник.

В дверях показался Бугров.

— Ну как, дозвонился генералу Кашеварову? — спросил Кравцов у начальника штаба.

— Разрешили временно допустить, потом сказал — сами посмотрите…

— Сами… — Кравцов закурил. — Да, сами… Вот что, лейтенант Сукуренко, к разведчикам поступает пополнение. Я думаю, что вы поможете нам сколотить взвод. Согласны?

— Это приказ? — спросила Сукуренко.

— Да!

— Разрешите выполнять?

— Выполняйте, лейтенант.

Она сбежала с крыльца. У ворот у нее соскочил сапог. Не останавливаясь, она подхватила его и скрылась за оградой.

Кравцов улыбнулся:

— Птичка-невеличка, а коготок-то у нее остер, Александр Федорович…

Андрей Кравцов начал войну лейтенантом, командиром дивизионной роты разведки. Он полюбил эту опасную и романтическую профессию. Но сложилось так, что через год, там, на берегах Волги, назначили командиром стрелкового батальона. Потом госпиталь, Керчь. Принял полк. Может, поэтому полковой взвод разведки был для Кравцова особым предметом заботы и привязанности. Даже в самые жаркие дни боев он находил время и место встретиться с разведчиками, поговорить, подсказать, что надо сделать, чтобы ловчее брать «языка», прощупывать передний край противника. Иногда он думал, что слишком много требует от разведчиков, заставляя каждую свободную минуту от боя проводить в тренировках, повышать мастерство.