Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Ти коммунист? — удивился Амин-заде, удивился потому, что уж слишком парнишкой казался ему этот сержант Мальцев: нос вздернут, а взгляд забияки.

— Нет, не я, Аминь, это Сергей Есенин, мой земляк. Слышал про такого поэта?

Амин-заде не слышал, но он долго раздумывал, как ему ответить, и все же решил не признаться, что он не знает поэта Есенина, сказал:

— Читал, только мало-мало помню… Поварскую книгу, большая-большая, знаю от начала и до последней странички. — Он начал рассказывать, как проходил техминимум, как вначале ничего не понимал, а шеф-повар, толстый и лысый Арутюнян, замахивался на него кастрюлей и требовал, чтобы он обязательно поступил в русскую вечернюю школу, иначе он, Амин-заде, окажется вновь в долине Вахша, откуда привез его отец в Крым, к своему другу Арутюняну…

Забежал Дробязко. Он отозвал Петю в сторонку, жарко зашептал на ухо:

— Завтра наш полк посадят на танки, будем работать самостоятельно… Разведчики, конечно, будут впереди. Лейтенанту помогай, а то новичков понабрали всяких…

— Не волнуйся, Вася, порядок, как в Рязани! — ответил Петя.

— Приезжал комдив, сказывал, что нашим маршрутом наступления интересуется сам товарищ Акимов. Это представитель из Москвы, оттуда, от самого товарища Сталина.

— У-у-у, — прогудел Петя. — Значит, скоро Севастополь! — Петя никогда не был в Крыму, и ему за каждым перевалом, грядой и высотой мерещился Севастополь, но города все не было и не было. Но теперь-то уж скоро.

Дробязко, заметив приближающуюся к кошаре Сукуренко, выскочил навстречу ей. Мальцев таинственно кивнул головой вдогонку ефрейтору и возвратился к новичку.

— Ты мне скажи, Аминь, до Севастополя еще далеко?

— Га-га, — засмеялся солдат, — не Аминь, а Мир Амин-заде. Так мой фамилий правильно. Твой фамилий Мальцев, сапсем маленький.

— Но это для тебя, Мир, я маленький, для фашистов я сапсем большой… Я — смерть их, и ты — их смерть! Правильно?

Мир Амин-заде запрокинул голову, сквозь дыру, пробитую в крыше, увидел звезды, промолвил:

— Месяц — язык… Я — большевик! Хорошо сказал твой земляк… Сенин…

— Сергей Есенин, — поправил Петя.

Амин-заде похвастался:

— Я тоже знаю товарища Акимова — это большой-большой начальник из Москвы. Он приезжал к нам, партизанам, когда нас распределяли по частям, говорил мне: «Товарищ Мир, какой ти сильный, ти обязательно дойдешь до Берлина… А знаешь, — спрашивает, — где проходит дорога на Берлин? Через Сапун-гору, через Севастополь». Так и сказал мне товарищ Акимов… Сколько бы километров до Севастополя ни было, Петя, мимо этого города не пройдем, нельзя, сапсем нельзя миновать — через Севастополь проходит дорога на Берлин…

В боевых порядках отступающих гитлеровцев к полудню что-то лопнуло, надломилось. Потом, когда Кравцов со своим полком вошел в горы, выяснилось: «что-то» — это центральный узел железных и шоссейных дорог в степной части Крыма: он был взят советскими войсками, наступающими со стороны Перекопа. Темп продвижения полка невероятно возрос, подскочил, как ртутный столбик в знойный полдень, и не снижался в течение нескольких дней. Батальоны рвались вперед, сбивая на своем пути вражеские заслоны, окружая и обходя очаги сопротивления гитлеровцев, и летчикам, вылетавшим на штурмовку и бомбежку противника, порой невозможно было определить истинную цель — все смешалось в какой-то чудовищный клубок людских масс, танков, артиллерии, огня и дыма; с воздуха казалось, что войска продвигаются и на запад, и на восток, и на север, и на юг. Между тем на земле, где дышал и клокотал этот клубок, все было предельно ясно и понятно…

…Позади осталась Ялта… Генерал Кашеваров по радио предупредил Кравцова: сразу за горными пастбищами немцы намереваются остановить наше наступление, будьте готовы к встречному бою. Кравцову очень хотелось с ходу овладеть промежуточным рубежом противника, но он знал, что «промежуточный рубеж» — это крупный населенный пункт и, видимо, придется, чтобы взять его в кратчайшее время, иметь на руках необходимые данные о силах врага… Впереди полка на танках шли разведчики. Кравцов связался с Сукуренко и почти просящим голосом приказал: «Надо иметь «карты», на ходу собирайте «карты», изучайте стол для игры». Он знал, что она поймет его, потому что другой задачи у нее нет, кроме как быть глазами и ушами полка — подготовить хотя бы некоторые данные о тех, с кем завтра полк встретится лицом к лицу. По карте Кравцов наметил место для своего наблюдательного пункта, где предполагалось развернуть полк, и начал поторапливать танкистов.

Дробязко, сидевший на броне вместе с десятью чумазыми десантниками, начал беспокоиться: куда подполковник рвется, так можно напороться и на вражеский заслон. «Впереди только она, — вспомнил он о Марине, — а за ней — фрицы». Он хотел было постучать прикладом, чтобы механик-водитель остановил машину, но тут открылся люк, и перед самым лицом Дробязко выросла голова Кравцова. Командир полка оглядел окружающую местность — голые песчаные холмы, низины, поросшие кустарником и уже успевшие зазеленеть, подмигнул ординарцу:

— Порядок! Шибко они драпают. — И вновь скрылся в танке.

Дробязко не сдержался, крикнул в люк:

— Товарищ подполковник, разрешите доложить?

— Что случилось? — отозвался Кравцов.

— Так можно напороться на засаду — впереди одни разведчики.

Кравцов знал, что это далеко не так, что справа и слева полка долинами наступают другие части, они несколько опередили его и теперь уже прицелились на окопавшегося врага, и он, Кравцов, обязан поддержать их.

— Не волнуйся, Василий Иванович, все будет в порядке. — И они еще целый час шли без остановки. Потом он велел механику-водителю свернуть с дороги и остановиться в укрытии, в придорожном кустарнике. Десантники сразу соскочили с танка и начали окапываться. Вскоре подошла основная часть головного отряда, полк развернулся по фронту, оседлал рыжие холмы, чтобы завтра с разбегу ударить и вновь гнать врага. Танкисты увели машины для заправки горючим. Наступила непривычная для минувшего дня тишина, и все спешили использовать эту паузу для своих очень срочных дел. Дробязко вместе с саперами принялся благоустраивать маленькую избушку пастухов под жилище и НП командира полка. Он очистил ее от хлама, подмел, натаскал травы, устроил постель.

Отправив саперов во взвод, Дробязко решил опробовать постель — хорошо ли отдохнет уставший командир полка. Он лег с папиросой в руках: хорошо! Кум королю, сват министру. Глаза его сомкнулись, и он уснул мгновенно… В усталой Васиной голове начали беспорядочно воспроизводиться картины трудного марша… Ялта. Дробязко увидел город не таким, каким видел его с ай-петринского крутого подъема, а почему-то Ялта представилась ему по рассказам Амин-заде. Безлюдное море, безлюдный берег. Маленький парусный кораблик мечется в штормовом безбрежье, на палубе, залитой водой, стоит худой горбоносый человек. Это капитан-грек, рискнувший переплыть море в поисках новых богатств. Он в отчаянии — кругом волны, огромными слитками свинца накатываются на парусник. У грека дикое лицо, на кончике горбатого носа висит серая сосулька. Капитан что-то кричит матросам, но никто ему не подчиняется. Но вот полуживой грек, перевалившись через поручни, выдохнул из горла!