Николай Круговых - Дорога в мужество

Вернуться, что ли? С первой же остановки назад с попутным. Да чего там? Все равно теперь — дезертир…

Вечерело. В вагоне горел закопченный фонарь. Рябой вешал на лошадиные морды брезентовые сумы с овсом и ругался на Буланого. Печка горела жарче, чем прежде, на подтопочном листе горкой возвышались свежие поленья, видно, эшелон делал остановку, и рябой сумел расстараться дровишек.

— Проснулся? — спросил недружелюбно.

— Вроде. Слушай, кореш, зачем ты везешь на фронт этих одров? Кому они там нужны?

Парень опять принялся с криком истязать Буланого:

— На, на по ноздрям, зараза! Ступай к лейтенанту в третий вагон от паровоза, немедля документ покажи!

— Буланому говоришь?

— Тебе. Видишь, останавливаемся? Обувайся и дуй.

— Думаешь, я — шпион?

— Шпион не шпион, а личность для меня пока что темная. Если у тебя ажур — вертайся, но спать я тебе больше не дам. А как ты думал? Кто не работает, тот не ест.

— Не твое же ем.

— Можешь и не вертаться. Я без тебя двадцать годов жил и еще сто проживу.

— Слушай, братишка, так не охота уходить из тепла… Может, все-таки…

— Ничего не может. Собирайся. Не успел заснуть, про какие-то батареи забуровил, с генералами зачал разговаривать… Откуда мне знать, что ты за птица и какие генералы у тебя на уме…

— Так то ж во сне приснилось… Вот чудак!

— Давай, давай, сигай! Мне почему-то генералы не снятся.

— Вот человек… Придет лейтенант тебя проверять, тут и объяснимся. А помогать я тебе и так буду.

— Сигай, говорю! Не видишь — стали? Не забудь там про генералов сказать, которые тебе лично знакомы. Лови мешок! Бывай здоров!

Сергей кинул вещмешок обратно, побежал в голову состава. Сразу заметил: паровоза отсюда не видно, не видно, пожалуй, и третьего вагона, в котором находится лейтенант. Рябой ни черта отсюда не разберет, а он, Сергей, скроется с глаз и назад вернется: все, мол, чин-чинарем: сказал лейтенант — езжай пока, утром потолкуем. А утром: «Будьте здоровы!»

В лицо дул ветер, обжигающе холодный, колючий. Снег под ногами хрустел сухо и остро, как битое стекло. Сергей еще раз поблагодарил судьбу за то, что пристроила его так удачно в теплом вагоне. Уже недалеко попыхивал паровоз, неизвестно чего ради остановившийся в чистом поле. У паровоза толпились офицеры.

Сергей постоял ровно столько, сколько понадобилось бы для разговора с лейтенантом, если бы тот и оказался вдруг тугодумом, повернул обратно. И тут, опустив тормоза, эшелон дернулся и пошел.

Сергей растерялся. До того теплого вагона было далеко, на всех остальных серебряно поблескивали пломбы. Колеса все резче лязгали на стыках рельсов: «скорей, ско-рей!» «Замерзну ведь…» — подумал Сергей тоскливо. Мимо проносились тормозные площадки с заснеженными ступеньками и обындевелыми поручнями: «ско-рей, ско-рей!» «А в степи что я буду делать один? Тоже не мед…»

Руки обожгло и больно рвануло в ключицах, но уже уперлась нога в нижнюю ступеньку, и тотчас колеса застучали успокоенно и глуховато: «добро, добро, добро…»

«Добра тут немного», — подумал Сергей, сразу почувствовав себя на семи ветрах. Завернулся с головой в плащ-палатку, приткнулся спиной к поскрипывающей стенке вагона.

То глухо и натужно, то с лихим посвистом выл ветер, и Сергею порой казалось: сорвался он с ненадежной тормозной площадки и летает в пустоте, никому неведомый и не нужный.

Болят ноги, холодно пояснице. «Ничего, ничего, часа два продержусь…» Как ярко светит солнце! Паровоз мчится на предельной скорости, а Буланый все-таки обгоняет его. «Наддай, Буланка, зря тебя бил рябой, ты конь что надо!» Далеко остался эшелон, совсем уже не слышно стука колес, а Буланый на всем скаку поворачивает вдруг голову и спрашивает бодрым человеческим баском:

— До каких пор, хозяин, стоять будем?

И кто-то ему отвечает:

— До встречного.

Рядом стук железа о железо, потом опять басовитое, но уже — яростное:

— Эй, воин, ты какого дьявола без тулупа? На тот свет захотел? И в бо-тин-ках? Вот так фрукт… Ваш, что ли, Сидоров?

— Охрана вся в тулупах и в валенках. Заяц!

— Да что он, чокнутый? В такую стужищу… Ну-ка, тащи его!..

Сергея сняли с площадки, поставили на гравий насыпи.

— Живой?

— М-м…

— Значит, чуть живой. Ну-ка, Сидоров, мотнись. Гляди, еще какая размазня ищет дорогу в рай. — Сергея встряхнули за воротник, как куль с мукой. Подтолкнули вперед. — Шлепай, сирота казанская! Могёшь? Или до ручки дошел?

Привели на станцию. В маленькой комнатке, ярко освещенной десятилинейной керосиновой лампой, за столом, залитым чернилами, сидел пожилой капитан с усами запорожского казака, белки глаз — в сплошных красных прожилках.

— Вот… на площадке куковал. Вроде — дышит. Ох же маковая его голова.

— Ра-а-азуйте.

Не снимая обмоток, стащили ботинки. Подавляя стон, Сергей стиснул зубы. Как в тумане, мерцал огонек и маячило лицо капитана. Кто-то приказывал глухо и встревоженно: «Семешкин, живее снежку, который помягче, почище». Потом стало тепло. Ноги горели, будто к ним прислонили по раскаленной головешке.

— Ну вот, — сказал наконец капитан, — болячки малость поносишь, а жить будешь. Из госпиталя? В свою часть? А чего же без оружия?

— Не дали. Сказали, там дадут.

— Верно. Где ж тебя долбануло? Под каким важным стратегическим пунктом?

— Под Орлом. Хуторишко какой-то дворов в пятнадцать. Название забыл. Минуточку, сейчас вспомню…

— Не стоит. Досталось нашему брату?

— Перепало. — Сергею показалось, что капитан ответы его принимает за чистую монету, и он стал врать уверенней, беспокоясь лишь о том, чтобы выдумка как можно больше походила на правду. Батарея вела противотанковый бой, а тут сзади пехота прямо на позицию. Командир половину личного состава бросил врукопашную. Тогда вот его и задело…

Капитан цокал языком, качал головой — удивлялся: «И ты, значит, самолично двоих посадил на штык? Молодец! Документик имеется? Дай-ка на минуточку. Говори, говори, я слушаю». И Сергей опять врал так подробно и красноречиво, что самому стало интересно и уже сам готов был поверить — состоялся той бой.

А потом заметил: не слушает капитан, хмурится, листая его потрепанную красноармейскую книжку, и — осекся.

— Кравцов. Хутор Чердынь. Ростовской области… — Капитан поморщил лоб, тяжело поглядел на Сергея. — Бывал когда-то в ваших краях. И твою мать Дарью Семеновну очень даже, хорошо знаю.

— Неужели? — опешил и обрадовался Сергей.

— Частенько в гостях бывал. Когда ты еще под стол пешком ходил, однажды рябого бычка у вас крестили. — Капитан вдруг вскочил, хлестко ударил по столу ладонью. — Все, едрена-матрена, довольно лапти плести. Не первый ты и не последний, я вас, таких шустрых, насквозь вижу! Службу, товарищей бросил, на фронт ему, сопляку, приспичило… А может, пока ты по дорогам шляешься, товарищи твои уже на фронте, и трудно им там без тебя. Может такое быть, а? Лупейко, где ты там? Сажай его на попутный. — Капитан вышел из-за стола, приблизился к Сергею вплотную. — Оркестра не будет, понял? С оркестром тебя в части встретят. Лупейко, уведи!