Дмитрий Гусаров - Партизанская музыка [авторский сборник]

— Chicago! My uncle's firm! United States — the help for Soviet Union! [2] — Чикаго! Фирма моего дяди. Соединенные Штаты — помощь Советскому Союзу! ( англ .)

Паренек смотрел на картонные ящики. Они теперь уже казались не детскими кубиками, а каким–то новым, тщательно упакованным оружием, обязательно удобным и легким, которое поможет быстрее разгромить врага.

— Порк лунсеон меат! — по слогам читал он про себя надпись.

Он был очень разочарован, когда через некоторое время на партизанской базе в картонных ящиках вместо оружия увидел сверкающие позолотой консервные банки.

«Есть же у них там сила, если они во время войны могут позволить себе так красиво делать банку, — раздумывал он. — Ишь, и ключик к каждой приклеен… Почему же они не открывают второго фронта? Банка что? Норма на два дня — и выбрасывай вместе с ключиком».

Но постепенно в трудной партизанской жизни и консервы стали казаться вещью необходимой, а непонятная надпись все больше привлекала своей таинственностью. Она как будто что–то обещала в будущем…

Сегодня для него все имело особую цену.

«Как хорошо, — радовался он, продолжая вертеть в руках нарядную пустую банку, — что в мешке у меня еще две таких полных… В случае чего их можно растянуть на неделю. За неделю я выберусь… Я обязательно выберусь…»

Он забросил банку подальше в куст можжевельника, но позолота продолжала сверкать и оттуда. Нужно было подняться, закопать банку в мох.

…Вторую ночь он провел под низкой разлапистой елью, росшей в расщелине между сизыми гранитными скалами. Он мог бы развести костер, здесь это было почти безопасно, но не хотелось тратить силы.

За ночь дождь сменился густым туманом, сквозь который деревья проступали слабыми силуэтами.

Идти в тумане оказалось легче. Правда, чаще приходилось поглядывать на компас, но туман все время рождал надежду. Ты не знаешь, что ждет тебя через двести — триста метров. А вдруг ты уже миновал линию охранения, уже вышел к реке, по которой спуститься к Ковдозеру совсем пустяки.

Он привык верить в хорошее. Сейчас ему очень хотелось верить, что база уже недалеко, и он убеждал себя в этом. Так было легче.

Когда ему показалось, что наступает ночь, он снова отыскал густую укромную ель, незаметно для себя съел половину банки консервов, нисколько не насытился и лег спать. Костер разводить было все–таки страшно — поблизости могли оказаться враги.

«Завтра, если не выберусь, перейду на грибы», — решил он и подумал, как было бы хорошо, если бы в мешке оказалась та самая лишняя банка колбасы, которую могли бы сделать в этом странном Чикаго вместо красочных этикеток. Он вновь ощутил во рту острый, чуть кисловатый вкус облитого студнем мяса.

Туман держался весь следующий день, лишь слегка поредев на высотках. Теперь туман уже не радовал, не рождал надежд. Силы начали сдавать, и очень хотелось знать, где находишься, хоть на минутку увидеть скрытые за белой завесой дали.

К вечеру, когда он остановился, подумывая о ночлеге с костром и грибами, неподалеку от себя увидел тропу. Он даже вздрогнул от неожиданности. За четыре дня блужданий это был первый знак близости человека.

Тропа оказалась свежей и теперь удивительно приметной. Она шла параллельно его пути, и он легко мог не заметить ее.

Куда шли люди? Конечно, на восток… Тоже на восток… Как это здорово, что он вовремя остановился, присматривая себе ночлег. Теперь к черту ночлег, он пойдет из последних сил, а если сил не хватит, он поползет по этой тропе.

«Стоп! Главное — выдержка! Нужно еще определить, чья это тропа», — успокаивал он себя, а сам ликовал в душе, уверенный, что счастье ему не изменило, что тропа наверняка партизанская.

И все же он нашел в себе мужество не броситься вслед очертя голову. Он двинулся медленно и осторожно, вглядываясь в каждую мелочь. На каменистых высотках тропа пропадала, приходилось чуть ли не на каждом шагу останавливаться, присматриваться, искать… На болотах она пролегала темной линией глубоко вдавленного мха, но все равно спешить было опасно.

Он понимал, что идет медленнее, чем те люди. Однако твердо решил не торопиться, пока точно не установит, чья это тропа. Нужно лишь добраться до места привала. Там он обязательно найдет что–либо такое, что ясно покажет, кто идет впереди.

Привалов долго не было. Это настораживало. Партизаны, как правило, через три–четыре километра останавливались на короткий отдых.

«Может, я просто не заметил, — подумал он. — Может, они отдыхали, не садясь на мокрую траву… Важно не потерять тропу и быть осмотрительным».

Наконец он наткнулся на то, чего так долго ждал.

В заросшей мелколесьем лощине, посередине которой неслышно перепадал между камнями прозрачный родничок, он увидел серое пятно потухшего костра. Он почему–то подумал, что люди здесь были недолго. Они, вероятно, попили чаю, отдохнули часок–другой, может, даже просушили на палочках у костра портянки и тронулись дальше.

Сам он уже много дней мечтал посидеть у огня и, возможно, поэтому так живо представил себе наслаждающихся теплом и отдыхом партизан. Нет, что ни говори, а костер это просто здорово. Даже в самые знойные дни жар от него удивительно приятен… В их группе никто не умеет так ловко разводить костры, как минер Проккоев…

Он огляделся. В глаза сразу же бросился тусклый золотистый блеск, выбивавшийся из–под густого жирного черничника, неподалеку от костра.

Он шагнул туда, нагнулся и ликующе рассмеялся. Это была консервная банка — точь–в–точь такая же, какая еще оставалась в его мешке. Он не ошибся, по тропе шли свои, и это было сейчас самым важным.

— Порк лунсеон меат, — привычно прочел он, чувствуя, что может расплакаться от счастья. Сейчас надпись прозвучала совсем по–особому, она указывала, звала вперед.

«Иди, догоняй, там твои друзья!» — читало его сердце в таинственной золотисто–черной ряби непонятных, но таких знакомых слов.

И он пошел. Даже не пошел, а почти побежал по тропе, стараясь наверстать упущенное время и как будто не замечая усталости. Иногда он спотыкался, падал на мокрый прохладный мох. Хотелось полежать, отдышаться, но он не позволял себе этого. Несколько раз он сбивался с тропы, но вовремя спохватывался, отыскивал ее и шел все быстрее и настойчивей.

«Вдруг это моя группа? Вдруг они задержались, искали меня? Нет, они не могли задерживаться там долго. Это наверняка другие, но это — наши, наши, наши… Как обрадуется командир! Но он не покажет этого, нет! Он даже будет подчеркнуто строгим… Куглину станет стыдно. И поделом, пусть не выдумывает… А может, он и не такой? Может, он совсем хороший, и ничего в группе обо мне плохого не думали? Зря я Куглина обижаю, совсем зря?»