Сократ Кара-Дэмур - Твои герои, Ленинград [фронтовые рассказы]

Жаткин и Дзюбенко долго ждали, лёжа в кустах, пока скроется месяц за облаками. Была ясная, тихая ночь, и единственный в небе клочок облака плыл к луне медленно, как бы нехотя. Когда, наконец, он закрыл луну, Жаткин и Дзюбенко вышли из-за кустов и поползли через открытую поляну в лес, занятый немцами.

Луна вновь вышла из-за облачка, но в лесу было темно. Где-то тут должны быть немецкие землянки. Но как их найти в этом слепом мраке?

Жаткин первый увидел женщину, привязанную к дереву. Она стояла высокая, прямая у могучей сосны. Разведчики подползли к ней.

— Немцы? — спросил Дзюбенко шопотом.

— Они, — ответила она, разглядев красноармейцев.

— За что?

— Требуют, чтобы я сказала, где скрываются партизаны, А я, ей-богу, не знаю, где они.

— Дзюбенко, развяжи! — сказал Жаткин.

— Не надо! — ответила женщина. — Они привязали меня и сказали, что придут через час. Дали время подумать. Если не скажу — расстреляют. Я всё стояла и отсчитывала время. Скоро час пройдёт. Придут скоро. Увидят, что меня нет, будет переполох…

— Что же, не оставлять же тебя на расстрел?

— Нет. Спрячьтесь и, как придут немцы— убейте их. Тогда можете и меня развязать…

— Стрелять нам нельзя, гражданка. Сама говоришь, — будет переполох…

— Переполоха не будет. Немцы подумают, что это меня расстреляли…

Раздался хруст сухого валежника. Шли немцы, их было двое. Офицер и солдат. Думать было некогда. Жаткин и Дзюбенко тихо отползли в сторону и залегли.

Немцы подошли к женщине. Жаткин и Дзюбенко не слышали, но поняли, что офицер что-то спрашивает, и видели, как женщина отрицательно покачала головой. Тогда немцы отошли на десять шагов, солдат вскинул винтовку, а офицер вынул из кобуры пистолет.

Почти одновременно раздались два выстрела. Немцы свалились наземь. Жаткин кинулся к ним: проверить — убиты ли — и забрать документы у офицера, а Дзюбенко отвязывал женщину.

— Спасибо, ребята, — сказала она разведчикам, — спасли меня! Прощайте, увидимся ли ещё?

— Да куда ты?

— Как куда? К себе в отряд, партизанка я…

— Что же ты не сказала сразу? Божилась — не знаю, где партизаны…

— Не поверила я вам. Думаю, может быть, переодетых фашистов подослали. Откуда здесь быть красноармейцам? А как расстреляли немцев, поверила — свои!

— Вот ты какая! — сказал Жаткин с восхищением.

— Ну, пора прощаться, ребята! Дайте-ка поцелую вас. Вы разведчики, да и я разведчица. Прощайте!..

Она обняла и поцеловала своих спасителен.

— Как тебя зовут? — спросил Жаткин.

— В отряде меня зовут — «Городская». Из Ленинграда я…

Каждое своё письмо Наталья Павловна начинает словами: «Здравствуйте, дорогие Ильюши!». И в конце каждого ответного письма штурмовик Коноплёв приписывает: «Оба Ильюши живы и здоровы».

«Оба Ильюши» — это, во-первых, сам Илья Коноплёв, и, во-вторых, — ИЛ, на котором летает Коноплёв.

Наталья Павловна знает, что от «здоровья» ИЛа чаще всего и зависит здоровье Ильи. Она очень любит своего мужа, а муж любит и её и свою машину, а это значит, что и Наталья Павловна не может не любить ильюшиного ИЛа.

Но недавно был случай серьёзного недомогания обоих «Ильюш». О нём Коноплёв не писал жене. Сейчас, когда оба Ильюши здоровы и боеспособны, — пожалуй, не грех рассказать об этом случае.

Возвращаясь после штурмовки, Коноплёв отстал от своей группы. Капризничал маслопровод. Коноплёв решил не перегревать мотора и убавил газ. Думал, дотянет до аэродрома, Но вскоре он убедился, что это невозможно. Надо было сесть и исправить машину. Коноплёв искал подходящую площадку. Самолёт летел над районом, оккупированным немцами. Ничего не поделаешь. Надо приземлиться хоть на несколько минут…

Совершенно неожиданно из-за облачков выскочил «Хеншель» и дал по ИЛу очередь. Коноплёв не мог принять боя, маневрировать. Надо было спуститься ниже, прямо на лес, на верхушки деревьев, и попытаться уйти. Коноплёв так и сделал. Но «Хеншель» не терял его из виду. А тут, за лесом, открылось прекрасное, ровное поле. «Была ни была!»— Коноплёв сел. Хотел, было, выйти из самолета, чтобы осмотреть, что случилось с маслопроводом. Но… Над головой низко пронёсся «Хеншель» — и тоже сел.

Немцы, видимо, подумали, что советский лётчик тяжело ранен и не может ни двигаться, ни летать — и решили взять его живым, Их было двое. Они выскочили из своей машины и побежали к ИЛу.

Коноплёв вынул пистолет. Надо бить наверняка. Значит, надо подпустить поближе. Первый немец был уже шагах в тридцати, второй значительно дальше. Выстрелить в первого — значит предупредить второго, а попасть во второго сразу — трудно. До него ещё далеко.

Коноплёв старался не выдать себя ни малейшим движением. Теперь он следил только за вторым немцем. «Первый кончен, — подумал он, — о нём нечего беспокоиться». Но в этот момент первый уже вылез из-под крыла ИЛа и постучал деревянной рукояткой своего «вальтера» о кабину.

— Сдавайсь? — крикнул он вопросительно. Второй немец был шагах в тридцати.

Дело верное. Коноплёв вскочил на ноги и застрелил первого в упор, второго — в двадцати пяти шагах. Оба выстрела прозвучали чуть ли не одновременно. Коноплёв соскочил на землю и упал. Оказывается — был ранен в ногу… Раньше он почему-то не чувствовал боли. Нервы были напряжены, все чувства заняты другим… Упал он рядом с немцем, лежавшим под крылом самолёта, и сразу заметил, что фашист жив и тянется рукой к «вальтеру», валявшемуся рядом. Коноплев опередил немца. Выстрелил ему в голову… Тяжело хромая, подошёл он ко второму немцу. Тот был убит наповал.

Оставалось починить маслопровод. Дело оказалось пустяковым. Заняло оно несколько минут. Труднее было после починки дойти, доползти до «Хеншеля» и, собрав соломы и хвороста, поджечь его. Нога начала ныть. Возвращался Коноплёв к своему ИЛу, уже совсем выбиваясь из сил. Но как только сел в кабину, дал газ, развернул машину на взлёт и взлетел — странное дело — нога опять перестала болеть.

Прилетел он на аэродром через час после того, как приземлилась группа, с которой он действовал. Все были удивлены его трофеями: два «вальтера» и документы немецких лётчиков.

Сбить в одном бою один, два вражеских, самолёта, ну, три, разбомбить вражеский аэродром — всё понятно. Но захватить лётчику личное оружие у врага… Этого ещё не случалось…