Огненные фарватеры

— А ведь из-за завесы они нас и атакуют! — сказал Катальников.

— Ветер им помешает! — откликнулся я. — Видишь, как он гонит и рвет дым? Но прикажи усилить наблюдение с левого борта!

Катальников дал команду, боцман Коробков развернул свой ДШК на левый борт. Пушка же продолжала стрелять по головному катеру. Но нас качало, а кроме того, враг постоянно менял курс, устремляясь на ближний разрыв, успеха не было…

— Четыре катера, левый борт сто пятьдесят градусов! — доложил от ДШК расписанный здесь по-боевому «вторым номером» сигнальщик Липнягов.

— Открыть огонь! — приказал Катальников.

Немцы тоже начали стрелять. Трассы огня скрестились над морем… И почти тотчас по курсу группы катеров вздыбились подсвеченные огнем всплески — это наша пушка перенесла огонь по более опасной цели. Тем более что катер, который ставил дымзавесу, скрылся в черной туче.

— Катальников, радиста наверх — и открытым текстом в эфир, в штаб ОВРа: «Веду бой с катерами противника!»

Через минуту радист старшина 2-й статьи Иван Дударов уже докладывал о том, что приказ исполнен. И в это же мгновение мы увидели: прямо по курсу, кабельтовых в двух, катер врага! И тут же огненные трассы хлестнули по ограждению рубки. Катальников ойкнул, пригнулся…

— В ногу… Но не уйду с мостика, пока бой!

— На таран иди, вот что, — приказал я. — На самом полном!

Катальников понял, дернул от себя ручки машинного телеграфа, потом крикнул что-то в переговорную трубу связи с моторным отсеком… Катер, который и до этого шел полным ходом, буквально рванулся с места. До врага, казалось, оставались считанные метры. Немцы поняли, что сейчас должно произойти — их катер, взревев моторами, развернулся буквально на месте и скрылся в черной туче. Тут же отвернули в тучу и остальные немецкие катера.

— А ведь он думал, что мы пристопорим ход и тогда его четверка сможет расстрелять нас в упор. Так что, командир, твое решение было правильным. — Катальников вздохнул тяжко и долго. — А ты не заметил, что катер-то у них на двух подвесных моторах?

От пулемета ДШК раздался доклад о том, что с кормы подходят силы поддержки дозора — бронекатера Вадима Чудова…

— Что случилось? — почти тотчас спросил в мегафон Вадим.

— Вели бой с катерами противника. К фарватеру не допустили.

Потом этот же вопрос задал мне и старшему лейтенанту Никите Катальникову сам командир ОВРа Ленинградской военно-морской базы капитан 1-го ранга Богданович. Выслушал наши доклады, пожал плечами, удивленно и сердито произнес:

— Какой бой и с какими катерами? У немцев здесь нет ничего, кроме шлюпок!.. Бой с фантомами — за это наказывать надо! Обоих, и самым строгим образом!

— Но, товарищ капитан первого ранга, кто же тогда прострелил дюжиной пуль ограждение рубки моего катера и одной из них — мою собственную ногу? — тихо, в своей манере, спросил Никита Катальников.

— И верно, кто? — откликнулся Богданович.

…Через несколько суток разведка доложила, что это были за катера. Немцы, убедившись, что наличными силами своих задач выполнить не смогут, по железной дороге привезли в Стрельну пять малых катеров типа «штурмбот». Каждый из них мог взять на борт магнитно-акустическую мину, имел на вооружении по два авиационных пулемета, команду до пяти человек.

Два подвесных мотора гарантировали катеру скорость более чем 22 узла. Так что старший лейтенант Никита Катальников все разглядел верно — несмотря на перипетии боя и свою рану.

Сторожевой катер СК-122 строили в Ленинграде во вторую блокадную зиму. Деньги на его постройку собрали старые большевики города на Неве, в их честь он и был наречен — «Старый большевик».

Это был небольшой, но прекрасный корабль. Он имел неплохую по тому времени гидроакустическую станцию для обнаружения подводных лодок и достаточный запас глубинных бомб для их уничтожения. 37-миллиметровый автомат на корме и крупнокалиберный пулемет ДШК составляли его огневую мощь. Два двигателя системы «паккард» обеспечивали скорость до 30 узлов.

Сторожевой катер невелик — два десятка членов экипажа во главе с командиром. Командир, старший лейтенант Михаил Скубченко, еще в довоенные годы успел пройти школу службы в морпогранохране. Службу с подчиненных спрашивал строго и любил говорить: «Мы большевики, у нас во всем должен быть флотский порядок». Был Михаил высок, строен и красив, но улыбка редко появлялась на его несколько суровом лице.

Прямая противоположность командиру — помощник, младший лейтенант Павел Берилов. Он только что закончил специальные курсы при Высшем военно-морском училище имени Фрунзе, на каковые посылали лучших и имеющих опыт войны старшин. Павел гордился офицерской формой, новым воинским званием и должностью. Гордился новым кораблем, на который получил назначение. Был Павел весельчаком, балагуром, и поначалу не слишком-то умел себя поставить. Старший лейтенант Скубченко сурово выговаривал своему помощнику за мальчишество. Но в общем отношения у командира и помощника были хорошими, и команда уважала обоих.

Ну а что до самого экипажа, он подобрался на СК-122 удачно. Командир отделения рулевых — старшина 1-й статьи Владимир Павлов, серьезный и знающий товарищ. Ни в чем не уступал ему боцман — старшина 1-й статьи Алексей Романов. Веселый и разбитной краснофлотец Василий Шувалов, другие краснофлотцы. Все они отлично знали свое дело. Все, кроме одного человека, который никак не мог определиться в жизни и службе, — юнги Рэма Федорова. То он хотел стать мотористом, то радистом, то пулеметчиком. На Рэма никто всерьез не сердился, а старшина Павлов просто любил юнгу, но к его виляниям из стороны в сторону относился неодобрительно.

— Сперва освой одно дело, потом берись за другое. А то ни богу свечка, ни черту кочерга. Понял?

— Понял, дядя Володя, — вздыхал Рэм, получая от Павлова очередной «фитиль».

— Сейчас мы на службе, и никакой я тебе не дядя.

— Так точно, товарищ старшина первой статьи!

— То-то же. Но учти, каждый на катере обязан владеть двумя-тремя специальностями!

Я в ту пору командовал отрядом, на СК-122 бывал часто, пожалуй, каждый день, если наши катера находились в базе. Наблюдая за подготовкой катера, его команды, очень скоро понял: то, что говорит старшина юнге, основа в службе экипажа. От этого идет и дух взаимопонимания, и все, что за ним следует — дружба и взаимовыручка. В общем, обстановка в экипаже была нормальной, и это не могло не радовать меня.

Лето прошло в боях и походах. Темной штормовой октябрьской ночью из Кронштадта вышел очередной конвой на Лавенсари. Меня назначили на этот поход командиром сил охранения, и «держал я свой флаг» на СК-122. Море встретило нас неприветливо, небольшим катерам доставалось особенно тяжело — они шли через водяную пену и брызги. Уже на траверзе Толбухина маяка все мы промокли, кажется, до последней нитки. Когда же конвой оказался в более широкой части залива, волны начали просто перекатываться через палубы катеров.