Иван Кононенко - Не вернуться назад...

Ведь то, что несколько охранников сбежало, поднимет всех оккупантов на ноги, начнется расследование. Взрывы наверняка отнесут за их счет. Будут искать тех, с кем они были связаны. А то, что она встречалась с Аркадием, ни для кого не было тайной. Почему же ее никто не надоумил, не предупредил? Но, с другой стороны, кто же за нее должен был думать? У них что там, других забот нет, сто раз предупреждали — будь осторожна. И он тоже хорош, таскался к горуправе на свидания. Она успокаивала себя и не хотела, чтобы ее тревогу заметили другие, особенно мама. Наскоро позавтракав, отправилась на работу. Стояло хмурое, мокрое утро. Дождь прекратился, но тучи висели низко, предвещая непогоду. Ей почему-то стало казаться, что арестуют ее на работе сегодня. От этой — мысли ноги сделались ватными. «Может быть, возвратиться и притвориться больной?» Но эту мысль пришлось выбросить из головы начисто. Никто не поверит ей, да и не было у них заведено болеть и по этой причине не являться на службу. Этого новые хозяева не признавали. Все должны быть здоровыми и работать на фюрера. «Но что же делать? Бежать? Но куда?» Она не знала дороги к партизанам, да и не могла оставить больную мать на произвол судьбы. Колю она видела две недели тому назад, следующую явку он не назначил, сказав, что сам, если будет нужно, найдет ее. Дороги из города постоянно перекрыты, а сейчас тем более. Схватят сразу, не успеешь выйти.

Лариса вошла в помещение горуправы, предъявила вахтеру пропуск и поднялась к себе. Никто ее не тронул, но ей казалось, что и по дороге и здесь все на нее смотрят как-то особенно. Она села за стол и начала перебирать бумаги, но сосредоточиться не могла. Отодвинув занавеску, она посмотрела в окно. Во дворе полиции не было ничего необычного, даже как-то очень уж тихо, спокойно. У подъезда прохаживался часовой. Проехала двором крытая автомашина и скрылась за домом. «Видимо, полицейские сейчас дрыхнут после беспокойной ночи. А может, продолжают охоту на беглецов?» — подумала она и задернула занавеску.

Мало-помалу втянулась в обычное русло. Незаметно наступило душевное облегчение: может быть, еще все обойдется. Появились посетители. Вызвал Канюков, дал поручение. Все шло своим чередом. На нее никто не обращал внимания, каждый был занят своим делом и делал вид, что ничего не случилось.

Но тревога то отливала, то приливала; при каждом стуке или громком голосе Лариса вздрагивала и смотрела на дверь, ожидая, что сейчас кто-то войдет. Время тянулось медленно. Никогда день не казался ей таким длинным. «Скорее бы конец этому проклятому дню, скорее бы домой. А дома что?»

По углам шептались, в коридорах говорили громче, и по отрывочным фразам она догадывалась, что обсуждалось ночное происшествие. Слухи ползли разные, порой противоречивые. О том, что железнодорожный мост взорван, говорили более определенно, потому что те, кто живет на южной окраине, на Видах, видели своими глазами, когда шли утром на работу. Они и рассказывали о том, что мост одной стороной рухнул в реку, а другой — повис на опоре. Об электростанции и водокачке молчали, и это беспокоило Ларису. От Аркадия она знала, что там тоже закладывали взрывчатку. «Тогда почему же не взорвали? А может, просто никто еще об этом не знает».

Начальство было злым и озабоченным, но тоже делало вид, что ничего не произошло. Никаких совещаний, никаких накачек. День в горуправе прошел на удивление спокойно.

Мать встретила Ларису у калитки. Она была так взволнована, что не могла скрыть этого.

— Что случилось, мамочка? Как ты себя чувствуешь?

— Я-то, ничего. Ты что же так долго сегодня?

— Почему долго? Как всегда. — Лариса даже заставила себя улыбнуться. Когда они вошли в дом, мать тяжело опустилась на стул и приложила руку к груди. Лариса бросилась доставать лекарство.

— Галю и Лесю забрали сегодня утром и увезли на «черном вороне», — сказала Мария Николаевна и тихо заплакала.

В ту ночь Лариса долго не могла уснуть. Предчувствие чего-то ужасного и неотвратимого сжимало сердце.

…Ларису взяли только через неделю. Взяли, как она и ожидала, на работе и увезли прямо в тюрьму, ничего не объяснив.

К этому времени она немного успокоилась, хотя днем и ночью они с матерью жили в постоянной тревоге и ожидании несчастья. Человеку присуще в любом положении надеяться на лучшее. Лариса тоже надеялась. Может, обойдется. Может, девочек арестовали случайно и выпустят, а может, взяли просто так. Мало ли сейчас берут невинных людей в облаве без всяких причин. Просто потому, что ты родился и живешь на этой земле и не можешь скрыть в своих глазах ненависть к оккупантам. Что им может быть известно о Гале и Лесе?

День тянулся медленно, на душе было муторно и беспокойно. Незадолго до окончания рабочего дня открылась дверь и на пороге появился полицай. Обычный полицай, ничем не приметный, такой, каких она встречала тогда на улицах города ежедневно. Лица его она словно не различала, запомнились большие, бутылками, сапоги немецкого покроя, мундир мышиного цвета и на рукаве повязка. Он что-то сказал. Она видела, как шевелятся его толстые губы, но слов не слышала. Все было ясно без слов. Она поднялась со своего места и пошла к выходу. Откуда-то появился второй, такой же без лица, в мышиной форме, в больших кованых сапогах, которые скрипели и тяжело стучали о каменные ступени лестницы. Может быть, они не скрипели и не стучали, а ей это просто показалось. Когда шли по коридору, она почему-то не столько испытывала страх, сколько ужасную неловкость, что ее все видят в положении арестантки. В коридоре, правда, в тот момент никого не было, но двери то и дело приоткрывались, оттуда выглядывали испуганные и любопытные глаза служащих.

У подъезда стояла машина, за которой закрепилась страшная слава «черного ворона». Она видела такие машины ежедневно во дворе полиции. Ее взяли под локти, приподняли и подтолкнули в спину. Дверца резко захлопнулась.

В тюрьме Ларису держали так долго, что она потеряла счет дням и неделям. Потом выпустили. Сверх всякого ожидания. Никто не мог ни ожидать этого, ни надеяться, потому что, как правило, оттуда никого не выпускали и тем более никого не отпускали домой. Тех, у кого где-то завалялось счастье, отправляли на запад, работать на «Великую Германию». Каторга, но все же жизнь. У большинства арестованных и захваченных в облавах и такого счастья не оказывалось, их выгоняли по ночам за город и там расстреливали из пулеметов и автоматов. Шансов выжить, если тебя схватили, почти не было, на это никто не рассчитывал. Не рассчитывала и Лариса, но так уж получилось.

И, как говорят, пришла беда — отворяй ворота. Дома Ларисе предстояло вынести еще один удар судьбы. Умерла мать. Узнав об аресте дочери, скончалась от сердечного приступа.